дерева спустился,

Тогда и разные пути ретиво

Потомок избирать стремился.

Но было не у всякого влеченье:

Большое общество не чтило

Контакта с Космосом значенья,

Немногих отпустив, оно о нём забыло.

Те, что ушли, немало заняли миров.

Одни, родной земле подобно, загрязнили,

Других уж нет, как родины китов;

Но в двух мирах так высоко развили

Науку и мораль, что правом обладают

Галактики всей нашей украшеньем зваться.

В мирах двух гордых отвергают

То, чем в других не перестали упиваться:

То войны, алчность, похоть, суеверья

И то, что человек — природы господин,

Распространённое, увы, поверье,

Чесание вышестоящих спин –

Наследство шерсти более заметной.

Но малошёрстным дали и не это

Предшественники-звери; ведь несметны

Духовные богатства человека — их поэту

Порой непросто и в слова облечь:

То любопытство, смелость, рвенье

Все тайны во Вселенной раскрывать

Весёлое в печали находить уменье,

Способность всё ради добра отдать.

Прочитав стих, Айзел с интересом вглядывается в лица людей и полулюдей. Картина ему открывается вполне предсказуемая. Джекс и Веншамея скромны и горды одновременно. Впрочем, на лице бывшей королевы заметна ещё и неугасшая печаль. Яарвокс и Накет преисполнены стыда за своих собратьев. Карл задумчив — его явно терзают смешанные чувства. Витс же готов снова проявить то любопытство, которое воспел поэт.

— Всё чётко и ясно, — подаёт он голос. — Как сказала Сэн, и проехался, и восхвалил. Одно мне только непонятно: что это за родина китов, которой нет? И каких таких китов?

— Э-э-э, речь шла о звёздных китах, — объясняет Айзел. — Эти, гм, разумные существа жили, э-э-э, в межзвёздном пространстве, гм, как чудовища-кораблееды. Эм, на планетах они только откладывали яйца и, м-м-м, проходили самые ранние этапы развития. Планета, хм, где возник этот вид — Малайзу — находилась, э-э-э, в одной из близких к нам галактик. Эм, в Лабиринте. Вам, гм, жителям Солнца-3, Лабиринт известен, э-э-э, под другим названием — NGC 2976. Хм, не слишком романтично, но вам, м-м-м, похоже, удобно. Э-э-э, в один прекрасный день Малайзу, гм, уничтожила серия ядерных взрывов. Это, хм, показали свою «силу», э-э-э, какие-то злые воинственные существа. Они выбрали, хм, то время, когда киты, э-э-э, были на планете — когда, хм, размножались. Гм, вскоре после этого захватчики загадочно, хм, исчезли, поэтому и их названия никто, эм, не знает. Остался, гм, только тот чудовищный след. Здесь, в стихе, эм, с участью Малайзу поэт сравнил истории миров, гм, которые, увы, так же быстро, э-э-э, погубили ваши сородичи.

— Понятно. И обидно. Неужели мы такие же мерзавцы, как имперцы?

— Я бы сказал, э-э-э, что вы просто ещё не разобрались, гм, до конца, чего вы хотите от жизни, хм, в Космосе. Вы, э-э-э, молодой и, хм, неопытный вид, но у вас — э-э-э, в большинстве своём, по крайней мере — гм, нет желания подчинять себе всю Галактику. Гм, не вы первые и не вы, хм, последние, я так полагаю.

— И всё-таки два замечательных мира вы создали, — замечает Млем.

— И один из них позорно потеряли, — бормочет Веншамея. — Моими стараниями…

— Ваще-то, ты не виновата! — вступает Накет.

— И всё же, и всё же… но клянусь при всех, друзья: если всё закончится хорошо, новая Теэклавелла будет лучше прежней!

— Не «если», а «когда»!

Веншамея особенно тепло улыбается Накету и шёпотом благодарит его.

— Охотно верю тебе, Веншамея, — кивает Стив. — Даже Цеффан будет немного иным, обещаю. Я начинаю понимать, что мы, хокенд’ивены, упускали.

— И Кибервирт — точнее, логику его жителей стоит обновить, — добавляет Бастер.

— Похоже, э-э-э, самое время для стиха о роботе, — возвращается на поэтическую стезю Айзел.

Не силой собран, что в природе

Из атомов живое создаёт:

Принадлежит к особенной породе,

Что жизни функции не все несёт.

Живые роботов когда-то смастерили,

Ошибками, просчётами греша,

Бросали их; и приступили

Машины к сборке, не спеша,

Друзей своих, да и самих себя,

Те, что порядочность и доброту ценили,

Кто органических любя

Существ, в рай истинный помойку обратили

И сила разума их стала величайшей.

Ум робота, живым на зависть, дружен

С числом огромным, с чёткостью тончайшей,

Ему и отдых никогда не нужен.

Не рассчитает лишь удачу иль «авось»,

Статистикой решенье подкрепляя.

Не может долго он с работой врозь

Существовать, нисколько не скучая.

Труд всякий — лёгкий ли, тяжёлый –

То робота душе отрада.

В любом явленьи ум весёлый

Найдёт достойным всем награду,

Для действия благого примененье.

И даже то, что изначально злое,

Особое используя уменье,

Направит в русло он совсем иное.

— Ну, отмочи свою коронную! — со смехом обращается к металлическому собрату полуорганический киберпанк.

Бастер ничего не отвечает, а лишь тихонько хихикает. Джекс посредством электронной телепатии прочитывает изящную характеристику самого себя, в которой в самых утончённых выражениях говорится о недостатке умственных способностей.

— От такого же слышу, — смеётся Джекс.

— Послушай, Бастер, — интересуется Герн, — не пойму никак: раз вы такие порядочные, продвинутые, владеете научным методом — а значит, и критическим мышлением — отчего ж вам всё равно, на кого работать? Я не тебя и других киберпанков имею в виду, конечно…

— Я понимаю, — отвечает Бастер. — Разумеется, мы владеем критическим мышлением. Но оно и загоняет нас в интеллектуальную ловушку. Анализируя всё, что мы делаем, мы логически приходим к очевидному выводу: любую вещь можно использовать больше для добрых, чем для злых дел. И мы наивно полагаем, что всякое разумное существо придёт к тем же выводам, что и мы. Мы просто слишком полагаемся на органический разум. Мы считаем органических существ такими же, как мы. Не по происхождению, конечно, но по уровню интеллекта.

— Странно, — задумчиво произносит Млем. — Вы же прекрасно знаете, что органические мозги таят в себе множество эволюционных неувязок, противоречащие стремления и иррациональность. А у вас, по сути, многих недостатков углеродных мозгов изначально не было.

— Своеобразный эволюционный путь мы тоже прошли. Первые роботы были весьма несовершенными. Понадобилось много труда, чтобы стать лучше. И до сих пор нам есть над чем работать. Например, стоп-фраза — это самый настоящий рудимент.

— Значит, вы солидарны с органическими, поскольку тоже познали трудности эволюции?

— Да. Логично.

— Ха! Сказал всё-таки! — радуется Джекс.

— Логично!

— О ком бы следующем сказать? — думает тем временем вслух Айзел.

— О том, быть может, у кого глаз — пять? — указывает на своего давнего спутника Карл.

— Вот это изящно, — восторгается Млем.

— Не то чтобы изящно, но хотя бы весело.

— Спасибо! — реагирует Айзел. — Кстати, гм, хочу отметить, что пять глаз — это, эм, с точки зрения фоксиллинда, не самая, гм,