не хотелось надолго оставлять мать с Надией, но прямо сейчас на первом месте стояла Флоранс.

Немного побродив по саду, Клеманс снова вернулась в дом. Флоранс она нашла в гостиной. Убитая горем мать сидела у окна с чашкой кофе в руках и смотрела в окно.

– Значит, вы решили не ехать с Джеком в Марракеш? – осторожно спросила Клеманс.

Флоранс посмотрела на нее пустыми глазами:

– Я не смогла.

– Могу ли я вам чего-нибудь предложить? Бренди? Как насчет того, чтобы добавить чуть-чуть бренди в кофе?

Флоранс едва заметно кивнула.

Клеманс достала из шкафчика с напитками бутылку, щедрой рукой плеснула в кофе бренди и, вручив чашку Клеманс, сказала:

– Может, присядете? Так вам будет удобнее.

– Я хочу посмотреть на ветер.

– Тогда я поставлю перед окном пару стульев, и мы с вами посмотрим вместе. Ветер дует с юга Марокко, хотя летом он редко бывает таким сильным, как сейчас.

В наступившей тишине было слышно, как Клеманс придвигает к окну два стула, а затем маленький приставной столик из кованой меди.

Когда женщины устроились у окна, Флоранс, быстро осушив свою чашку, задумчиво произнесла:

– Иногда мне кажется, будто со мной постоянно что-то происходит помимо моей воли. Всю мою жизнь. Происходит нечто такое, чего я вовсе не провоцировала. У вас никогда не возникало ощущения, будто вы вообще не в состоянии что-то контролировать?

– Постоянно.

– Джек твердит мне, что я должна принимать жизнь такой, какая она есть. Но если ты мать, это весьма непросто. Ведь всегда хочется сделать так, чтобы ничто не могло навредить твоему ребенку. Хочется опекать его. Защищать от страданий. Даже если логика подсказывает тебе, что это невозможно. – Немного помолчав, Флоранс продолжила: – Я больше не способна что-либо чувствовать. Я оцепенела. Заледенела. Жду, когда придет ярость, когда придет боль, но ничего не происходит.

Клеманс слушала и не находила подходящих слов, чтобы помочь несчастной матери. Да и что тут можно сказать?

– У меня внутри все как будто наполовину умерло. Умерло. Почему?

– Думаю… это шок, – ответила Клеманс.

Бросив на нее отчаянный взгляд, Флоранс прижала ладонь к сердцу:

– Я должна хоть что-то чувствовать. Мне необходимо хоть что-то чувствовать.

– Это просто защитный механизм. Когда мы будем знать наверняка…

Флоранс рассмеялась отрывистым горьким смехом, ее лицо стало жестким.

– Вы что, действительно верите, что есть хоть какая-то надежда?

– Не знаю. Не знаю, могу ли я вас утешить.

– Нет. – Она помолчала. – Нет никакой надежды. Вы знаете, я балансирую на грани безумия. – Флоранс прищурила глаза и, озадаченно покачав головой, добавила: – Еще немного, и я действительно сойду с ума. – (Клеманс осторожно дотронулась до плеча Флоранс, но, увидев, что та не реагирует, убрала руку.) – Жизнь слишком невозможная вещь. То, как мы любим наших детей! И даже готовы за них умереть. Но, несмотря ни на что, мы можем их потерять на раз-два-три. – Она щелкнула пальцами.

– Да, – прошептала Клеманс, которая, как никто, понимала, о чем идет речь.

Флоранс подняла на нее глаза и тут же перевела взгляд на взъерошенные ветром кусты.

– В мгновение ока. Тем не менее мы живем так, словно с нами ничего страшного не произойдет. Словно все плохое происходит только с другими людьми. – (Клеманс не ответила, хотя знала, что Флоранс абсолютно права.) – После всего пережитого во Франции, после ужасов войны, после казни Виктора прямо на наших глазах уж кто-кто, а я должна была понимать, что это не так. Ужасные вещи могут случиться с каждым из нас. В любое время.

– Ну и какой выход? – Упоминание имени Виктора стало для Клеманс словно ударом под дых. Ее лишили возможности любить сына, когда он родился, но ощущение пустоты осталось с ней навсегда. – Вообще никого не любить и постоянно жить в страхе?

– Когда мы сошлись с Джеком, он был ужасно замкнутым. Видите ли, он потерял маленького сына во время войны.

– Какой кошмар! – Клеманс подумала о мужчине, идущем вниз по тропе.

Наверняка он сейчас с ужасом представляет, что, возможно, потерял и второго ребенка.

Флоранс покачала головой:

– Скажите на милость, как нам теперь все это пережить? У меня даже нет сил дышать.

– Да, это понятно. Но вы справитесь.

Флоранс обратила на Клеманс умоляющий взгляд своих огромных серо-голубых глаз:

– Но как? Каким образом?

– Когда мы будем уверены… в том или ином исходе… вы будете пробовать жить дальше, шаг за… – Клеманс осеклась, хорошо понимая: что бы она сейчас ни сказала, это будет неуместно.

Однако Флоранс, похоже, ждала ответа. На ее лице было написано неприкрытое отчаяние. Ни один родитель не ждет, что столкнется лицом к лицу со смертью своего ребенка. Ни один родитель не должен сталкиваться с подобным. И тем не менее это происходит. Причем постоянно.

– Я так устала от неизвестности. Иногда мне даже начинает казаться, что ее смерть станет для меня облегчением. – Флоранс покачала головой. – И какая нормальная мать на такое способна?

Клеманс осторожно взяла ее за руку, пытаясь успокоить, хорошо понимая, что не может найти подходящих слов утешения.

– Мать, которая безумно любит свою дочь, – наконец сказала Клеманс, но Флоранс, похоже, не слышала.

– Я ненавидела себя, когда это случилось со мной во Франции, – сказала она. – Клеймила себя за то, что сделали те отморозки. Обвиняла себя. Уверена, вы меня поймете.

– О да.

– Я и сейчас чувствую себя виноватой.

– Нет, моя дорогая. Вам не за что себя винить.

– Но я не уберегла свою дочь, – прошептала Флоранс и разрыдалась.

Клеманс принялась бормотать что-то успокаивающее, и в этот самый момент в комнату ворвалась Мадлен.

– Летучие мыши! Летучие мыши! – пронзительно верещала старая дама, тряся седыми космами.

Вслед за Мадлен в гостиную вошла расстроенная Надия:

– Мадам, извините, пожалуйста, за вторжение.

Клеманс со вздохом поднялась и, жестом велев Надии остаться с убитой горем Флоранс, поспешно вывела Мадлен из комнаты.

В ту ночь завывание ветра не давало Клеманс уснуть. Она долго лежала без сна, пока ее не сморила усталость. А когда она очнулась от осторожного стука в дверь спальни, за окном еще было темно, но ветер стих. В ожидании плохих новостей Клеманс взяла лампу, отперла дверь и не поверила своим глазам – на пороге стоял Тео. Вид у него был усталый, голубая рубашка помята, светлые льняные брюки в пыли. Судя по всему, он не знал, какой прием его здесь ждет.

– Прости, – сказал он. – Я все же приехал. Не мог не приехать, когда узнал, что нашли тело женщины. Это…

– Нам не стоит разговаривать в коридоре. – Приложив палец к губам, Клеманс