но они считают себя твоей командой.

Они пожали друг другу руки и разошлись по своим машинам. Макс выехал первым, бросив еще один взгляд на фасад здания. Показалось ему или нет, но в освещенном окне мелькнул силуэт.

Глава 19

– Не разбудил, девочка? – вместо приветствия спросил дядя Паша. И Люсинда, которая уже собиралась выйти из дома, ответила:

– Нет, конечно. Я час назад встала.

– Это хорошо! А я с новостями! – оживленно воскликнул мужчина. – Сядь, если стоишь. Нашел я вашего художника!

– Да ладно… – выдохнула Люсинда, присаживаясь на трюмо. Хоть она и торопилась, но новость действительно оказалась важной.

– Жив, здоров и готов с вами встретиться!

Дядя Паша выдержал небольшую паузу, ожидая восторгов, и Люсинда постаралась его не разочаровать.

– Как вам это удалось?

– У меня ж везде связи! – самодовольно хохотнул дядя Паша. – Адрес запишешь?

– Угу, – ответила Люсинда, торопливо зажимая телефон плечом. Ручка, как назло, все не находилась, ускользала как живая, затаивалась на дне небольшого рюкзака. Но в конце концов Люсинде удалось ее выцепить. Дядя Паша тем временем рассказал, что на художника вышел через знакомых: Сивоволов разыскивал по магазинам и галереям собственную картину.

– Ту самую, – заговорщически понизил голос собеседник. – Я переговорил с Геннадием Андреевичем и немного рассказал о вас. У него какая-то темная история приключилась, связанная с этой работой. Но пусть он сам всем поделится! Вы только на него не давите шибко. Геннадий Андреевич, с одной стороны, напуган. С другой – обрадовался, когда узнал, кто им интересуется. К одиннадцати на Щелковскую успеете?

– Да, – рассеянно ответила Люсинда, пролистывая блокнот в поисках записанного недавно телефона: Макс не только Гере сообщил номер, но и ей. Слушая дядю Пашу, она сравнила цифры и качнула головой: разные. Значит ли это, что заказчице звонил все же не Сивоволов?

Люсинда записала адрес и поблагодарила. Но после прощания вдруг спросила:

– Дядя Паша, помните выставку в галерее «Галатея»? Три года назад?..

В трубке повисла тишина, а затем мужчина ответил преувеличенно бодро:

– Конечно, помню! Выставлялись три моих художника: Славицкий, Чугунов и Калманов. А еще…

Он, оборвав себя, замолчал. У Люсинды от волнения забилось сердце. Она и сама не знала, чего ждала. Может, просто хотела услышать из чужих уст дорогое имя? Люсинда машинально вытащила из-под водолазки цепочку с подвешенным на нее обручальным кольцом и покрутила в пальцах. Этой ночью, вернувшись домой после сложного собрания, она поддалась внезапному наваждению, достала эти два украшения и соединила. Когда-то Слава, узнав историю Люсинды, придумал отмечать ее рождение в другой день – в тот, в который они впервые встретились. А в качестве первого подарка подарил цепочку. «Пусть все будет по-настоящему», – сказал он. Голубые глаза смеялись, на щеках красиво обозначились ямочки. «Это все по-настоящему», – сказал он месяцем раньше, надевая Люсинде на палец обручальное кольцо…

– Помню, еще как помню, – нарушил долгую тишину дядя Паша. – Почему ты спрашиваешь?

– Просто. Вспомнилось. Спасибо вам за новости! Я позже позвоню, расскажу о встрече с художником.

– Буду ждать. Очень любопытно. И это… Приезжай! Мы с Пепкой очень по тебе скучаем.

– Угу, – буркнула Люсинда, потому что горло будто сдавило. Она торопливо спрятала цепочку под одеждой и сунула блокнот и телефон в рюкзак.

На улице Люсинда постояла возле подъезда, словно забыла, в какую сторону идти. Впервые она опаздывала на работу и потому чувствовала себя очень неуютно. Макс хоть и разрешил всем приехать позже, но Люсинде нравилось начинать день по расписанию.

Она заторопилась к метро, выдыхая на морозе пар, но думала вовсе не о разговоре с дядей Пашей. Сердце отстукивало каждый шаг, как в тот день, когда Люсинда устремилась через весь зал к тому, кого так и не забыла за пять лет нахождения в Лондоне…

Три года назад

…В «Галатею» ее направил на переговоры отец. У могущественного Гвоздовского было уже несколько подопечных фондов, но количество желающих попасть под его финансирование только росло. Люсинда в искренность отца не верила. Да, стараниями фондов больных детишек отправляли на лечение в хорошие центры или за границу, хосписы получали все необходимое, региональные школы на средства олигарха закупали компьютеры. Но за благотворительностью отца Люсинде виделась не добродетель, а показушность. От посещений госпиталей и тем более хосписов он себя избавил, просто пересылал, куда нужно, деньги. Зачем это делал Гвоздовский, который плевал на чужое мнение, Люсинда тоже не понимала. Отец не метил в политику, а значит, не бился за голоса избирателей. Набожностью тоже не отличался, поэтому вряд ли вымаливал себе место в раю. Люсинда подозревала, что дело было в сложных финансовых схемах. Но Гвоздовский и тут удивил – от налоговой он своих доходов не скрывал.

В то утро Люсинда должна была встретиться в «Галатее» с владельцами трех галерей и директором фонда, созданного для помощи молодым талантам. Видимо, Гвоздовский собирался рассмотреть предложение в память о второй жене, но сам поехать не смог: похороны Аглаи Дмитриевны сказались на его здоровье. Поэтому была отправлена Люсинда. Собственно, этим она и занималась в последние годы: ездила или летала на встречи с потенциальными зарубежными партнерами и проводила предварительные переговоры. Художественный талант дочери Гвоздовский так и не признал (впрочем, она сама после отъезда в Лондон больше не бралась за карандаш). Но другие способности, которые доводили до визга Аглаю Дмитриевну, обернул себе на пользу. Гвоздовский быстро просек, как можно использовать умения дочери считывать энергетику собеседника и распознавать фальшь. Ее талант плюс полученное образование, знание языков – и дочери тоже нашлось место в разностороннем бизнесе.

Переговоры прошли успешно, Люсинда пообещала передать папку с предложениями Гвоздовскому, почти уверенная в том, что ответ будет положительным.

В полупустом зале, в котором проходила выставка нескольких художников, она невольно задержалась, разглядывая одну из картин. Изображение было абстрактным, но Люсинду привлекло сочетание тонов. Поймав себя на желании приобрести полотно, она решила узнать о нем побольше.

– Нравится? – услышала Люсинда тихий голос и в первый момент подумала, что к ней обратился светловолосый мужчина, которого тоже заинтересовала картина. Но сердце, понявшее все раньше разума, внезапно замерло, словно пойманная в кулак бабочка, а затем забилось – отчаянно, на грани, ломая, как крылья, уже выстроенную жизнь. Люсинда медленно развернулась, боясь разочароваться: вдруг обозналась? Ведь эта галерея – не та точка, в которой могут соприкоснуться два таких разных круга. Но, встретившись взглядом со Славой, забыла обо всем на свете: как без объяснений исчезла, как из-за нее спалили автосервис…

– Привет, – с полуулыбкой поздоровался он, не сводя с