Видение исчезло, и еще не пришедший в себя Пачифико приблизился к учителю и упал у его ног, как перед святым, сложив руки крестом на груди:

— Отец, отец, прости меня и моли Бога о мне.

Милосердно и мягко святой Франциск поднял его с колен. Брат Пачифико, все еще восхищенный в Боге, спросил его каким-то далеким голосом:

— Что ты о себе думаешь, брат?

— Ах, — отвечал без промедления Франциск, — мне кажется, что нет большего грешника на всем белом свете.

И Пачифико вновь услышал голос:

— Вот подтверждение виденного тобой. Место, что было отнято у Люцифера за его гордость, будет принадлежать этому человеку за его смирение.

Но в ожидании рая борьба предстояла жестокая и долгая.

Ужасным мукам подвергали его бесы однажды ночью в Риме, где он гостил у кардинала Леоне ди Санта Кроче, который был очень рад такому жильцу. Франциск занимал маленькую комнату, расположенную в уединенной башне. После мучительной ночи он сказал своему спутнику, брату Анджело Танкреди: «Быть может, Господь наказывает меня через палачей своих бесов за то, что пока я пользуюсь для удовольствия телесного гостеприимством монсиньора кардинала, одни мои братья ходят по миру, терпя голод и лишения, а другие живут в разрушенных обителях и в жалких хижинах. Уйдем отсюда, я не хочу подавать дурной пример. Другим будет легче нести свой крест, если они будут знать, что я страдаю, как они, и больше них». И они ушли.

Когда недуг вконец изнурял его, дьявол нашептывал: «Франциск, Франциск, Франциск, Бог прощает всех грешников, которые обращаются, но тот, кто убивает себя слишком строгим послушанием, не стяжает милосердия Господня вовек».

Так, разными средствами — нравственными нестроениями и физическими недомоганиями, соблазнительными мечтаниями, сомнениями, тревогами — его низшая воля противоборствовала его воле к святости, и в этой тесной стремнине Франциск страдал. Но гроза проходила, и он видел ее добрые плоды и даже замечал, что искушением испытываются цена и верность души, как войной испытывается солдат. А тот, кто не знает искушений — раб ненадежный, негодный к службе, побежденный до боя, которого Господь щадит, чтобы не подвергать риску смерти.

Франциск высказывал и более глубокую мысль: он говорил, что искушение — это обручальное кольцо, соединяющее душу с Богом. И в самом деле, союз с Богом приходит не в мире, а в борьбе, не когда мы считаем себя хорошими, но когда наше ничтожество испытывается натиском инстинктов, и мы выходим победителями, когда любому удовольствию мы предпочитаем долг, а осязаемому удовлетворению — одобрение Незримого.

КРУГЛЫЙ СТОЛ УЖЕ БОЛЬШЕ НЕ КРУГЛЫЙ

Жестокой была внутренняя битва между земным «я» и духовным «я», но еще более тяжкой для мягкого сердца святого Франциска была внешняя битва за его идеалы. Количество рыцарей госпожи Бедности увеличилось с двенадцати (столько их было в Ривоторто) до нескольких тысяч, и все они не могли быть одного духа. Количество почти всегда понижает качество, численный рост ослабляет идею, а не укрепляет ее. И святой Франциск знал это. Когда он был еще на востоке с Пьетро Каттани, к нему, тайком от своих начальников, приехал из Италии один брат в миру. Он привез недобрые вести о положении в Ордене. Два викария позволили себе ужесточить правило Франциска о посте; брат Филипп испрашивал в Риме привилегии в защиту кларисс, группа братьев и мирян во главе с братом Джованни делла Каппелла, которые вовсе не хотели подчиняться руководству Франциска, решили основать новый Орден.

Все эти неприятные известия посыпались на святого, когда он готовился сесть за стол. Перед ним как раз оказалось мясное блюдо, а это противоречило новым предписаниям викариев его ордена, и Франциск спросил брата Пьетро со смирением, которое в ком-нибудь другом могло показаться иронией:

— Мессер Пьетро, что же нам делать?

— Ах, отец мой, — ответил добрый каноник, — будем делать то, что вы решите, потому что только вы властны приказывать, только вы — основатель Ордена.

— Ну раз так, — спокойно произнес святой Франциск, — подчинимся святому Евангелию и съедим то, что перед нами.

Он вернулся в Италию с братом Пьетро и братом Илией и обнаружил, что, действительно, многие братья изменили госпоже Бедности. В Болонье, где брат Бернардо оставил доброе семя своего смирения, другой брат, Пьетро да Стачча, рассудил, что и им, миноритам, подобает учиться, и принял в дар дом для студентов-богословов. Как только святой Франциск об этом узнал, он распорядился, чтобы все братья, включая больных, покинули дом, и только когда кардинал Уголино заявил, что дом принадлежит ему, Франциск разрешил им туда вернуться.

Неподалеку от Порциунколы, его любимой Порциунколы, викарий начал строить домик, в котором могли бы собираться братья для чтения требника. Святой Франциск, услышав из кельи стук молотков, спросил, что это означает, а когда получил ответ, распорядился разрушить начатое здание, ибо не мог допустить, чтобы сама резиденция Бедности, жилище первой общины Ордена, призванное служить примером всем остальным, возводилось из камня и известки, в то время, как обиталищам братьев надлежало быть из дерева, из глины, из тростника — кельями, а не монастырскими зданиями.

Многие братья не соглашались с этим распоряжением учителя и в свою защиту говорили, что в этих местах построить хижины из дерева или из ивовых прутьев вовсе не дешевле, чем из камня, ведь дерево здесь дороже камня. Святой Франциск, чтобы не вступать в спор с теми, кто не хотел его понять, напоминал, что они должны, по крайней мере, принимать только в долг построенные для них церкви и пребывать в них только как гости, паломники и чужестранцы.

Удручал его и дух светской науки, то безудержное стремление к знаниям и книгам, которое все более распространялось среди братьев, тогда как сам он, чем более тяжкими становились его болезни, и чем выше он поднимался по пути к святости, тем меньше внимания он уделял чтению книг, пусть даже священных, дабы изучать Христа Распятого: он приходил к тому, что настоящее знание сродни простоте и приобретается в делах, а не в книгах.

Он не одобрял и некоторых излишеств в рационе братьев. Однажды на Пасху в обители Греччо был устроен небольшой пир в честь праздника и визита брата-министра[19]. Когда святой Франциск немного позже других спустился из своей кельи, он увидел стол, накрытый белой скатертью и стеклянные бокалы. Входить он не стал, но вскоре сидящие за обедом братья услышали из-за приоткрытой двери жалобный голос:

— Ради Господа Бога нашего подайте милостыню бедному больному страннику.

Министр ответил:

— Брат, нас