– А ты что стоишь – ступай, к деткам ступай. И тихо сиди, не высовываясь, коли жить хочешь.

– Ага, – кивнул селянин, пятясь к дороге.

Милиционеров и председателя пригнали на площадь, возле магазина, из которого партизаны выволакивали продукты, увязывая их в тюки. Рядом стояли реквизированные у местных крестьян лошади, к которым приторачивали поклажу.

Пленные ничего хорошего не ждали, мрачно глядя перед собой. Поодаль толпились насильно согнанные из изб селяне. Все чего-то ждали…

– Если есть кого они обидели – выходи вперёд! – крикнул командир. – Можете с ними теперь поквитаться.

Но из толпы никто не вышел – эти теперь постреляют, да уйдут, а Советы нагрянут и свою расправу устроят. Тут лучше не высовываться.

– Нет желающих?

Командир выкрикнул нескольких бойцов. Те подошли.

– Кончайте их, – приказал командир.

– Может, не надо? – возразил кто-то. – Продукты мы взяли, надолго хватит. Еще картошки у местных прихватим. Зачем лишняя стрельба? Из-за них нас искать начнут… Слышь, «Партизан», может, слиняем по-тихому?

– Нельзя по-тихому. Это же «краснопёрые», давно вы их жалеть стали? Мало они вас на зоне гнули…

– Да мы не жалеем.

– Вот и не жалейте. – Повернулся к толпе. – Вот эти… – указал пальцем на пленных. – Приговариваются к смерти. Они вас не шибко жаловали и нас тоже, и мы их не будем! А ну, шагай!

Пленные побрели к ближайшей, без окон, стене. Всё было как-то буднично и спокойно – здесь столько людей постреляли… Этим еще повезло, других живьём на кострах жгли или резали кусками, так что их крики смертные на километры слышны были.

– Слушай, командир, семью не трожь, – обернулся, попросил участковый. – Они здесь не при чём, это наша война.

– Ладно, не трону, – кивнул командир. – Становись.

Пленные выстроились подле стены. Один перекрестился, видно верующий. Был…

– Огонь! – скомандовал «Партизан».

Четыре автомата простучали короткими очередями. Пули шмякнулись в человечьи тела, отбрасывая их на брёвна. На исподнем милиционеров, на груди и животах, проступили красные страшные кляксы. Кто-то закричал, наверное, жена участкового.

– Уходим.

Цепь бойцов и три навьюченные лошади двинулись к лесу. Толпа смотрела им вслед, боясь сойти с места. Кто это такие?.. Раньше они их не видели. Да и не местные это, по всему видать – говор русский, одежда – телогрейки ватные. Может, это те самые зэки беглые, которые в вагоне конвой порезали и в лес сбежали? Про них по всей округе слух прошёл.

Ушли ночные гости. Остались в пыли валяться четыре изрешечённые пулями трупа. Такая война…

* * *

Мрачно в лесу, неуютно. Это тебе не Сибирь, где в любую сторону на сотни километров ни души, где можно в урманах избы рубить, хоть целые посёлки ставить. Здесь леса редкие – куда не пойди, скоро на дорогу или тропу выйдешь, по которым эмгэбэшники шастают с овчарками. Тут тихо себя вести надо, в землю, подобно сусликам, зарываясь. Ну да, это дело привычное, мало ли они за войну блиндажей накопали в два, три, а то и четыре наката.

Снять дёрн большими листами, сложить в сторонке, врубиться в грунт на десять штыков лопаты, землю утащить подальше, сбросить в болото, чтобы никаких следов.

– Стволы рубим не ближе двух километров от лагеря, в разных местах, пни выкорчевываем, ямку заравниваем, ветки измельчаем и закапываем или в болоте, камни привязав, топим, – приказывает «Партизан». – К землянке прокладываем путь по камням, корням и поваленным стволам, чтобы траву не топтать. Отсюда – туда копаем траншею шириной сантиметров шестьдесят и глубиной метр до оврага…

– А это зачем?

– Затем, что блиндаж этот – ловушка, если нас обнаружат, то перестреляют по одному на входе или просто гранатами забросают. А по лазу мы ползком уйти сможем, и дальше по оврагу. Вход в лаз замаскируем ветками и листвой. Всё понятно?

А чего не понять – коли жить хочешь, такой блиндаж делай, по которому враг сверху пешком гулять может, ничего не замечая, и пути отхода готовь, не ленись. «Партизану» оно виднее, он в тех схронах и землянках полвойны оттрубил.

– Там, на взгорке, еще блиндаж, если один накроют, из другого можно на помощь прийти. На взгорке НП…

Пошла работа – деревья не рубили, стук топора на километры слышен – пилили над самыми корнями пилами, изъятыми в селе, смачивая их водой, чтобы звук загасить. И ветки тоже пилили. Стволы, взвалив на плечи, тащили в лагерь, стараясь не ходить одним маршрутом, там укладывали их на поперечные жердины, сверху – еще один накат, затыкали щели мхом и засыпали землёй, трамбуя ее ногами. Холмик сглаживали и закрывали листами дёрна, тщательно притирая края и даже кустики поверх высаживали. Стены укрепили толстыми вертикальными жердями, переплетя их ветками. Вентиляцию вывели через трухлявый пень, прокопав к нему наклонную шахту. Внутри из тонких стволов соорудили лежанки, выстелив их лапником. На оставленные на жердях стен сучки повесили оружие и одежду. Очень даже ничего получилось.

– Теперь по быту – из схрона без приказа не выходить, только в дозор или на работы. Громко не разговаривать, не шуметь, не курить. По надобности ходить вон в то ведро, которое опорожнять ночью в воду. Запах? Ничего, потерпите. Горячую пищу готовить раз в сутки в удалении от лагеря на подстилках из камней, которые после утопить. Следы и подходы засыпать перцем, чтобы нюх у собак отбить…

Такая жизнь партизанская, как у кротов – весь день под землёй без света и свежего воздуха – лежи, отдыхай, бока проминая. Вход только ночью открывается, чтобы отдышаться, помещение проветрить и покурить, кому невтерпёж. Сколько такой режим выдержать можно?.. Хотя местные «лесные братья» так годами живут, от советской власти хоронясь…

– Всем отдыхать. Послезавтра выходим из леса на дело.

Напряглись бойцы.

– Опять стрелять кого?

– Может, и стрелять. Пошумим немножко…

А зачем шум – не понять. Побег этот, лес дремучий, землянка, милиционеры расстрелянные… Ничего им не объясняют, ни о чем не говорят. Разменные пешки они в этой игре, и цена жизни их – копейка!

* * *

В сберкассу вошли люди. С автоматами. Они пришли под вечер, когда на улице уже было темно, а фонари почти не светили, потому что райцентр был невелик и никакие проверяющие и корреспонденты центральных газет туда не ездили. Так зачем попусту свет жечь?

Неизвестные вошли и крикнули:

– Никому не двигаться!..

Посетители возле окошек и столов испуганно замерли. И кассиры. Но из-за дальней двери быстро кто-то высунулся. В синем мундире и фуражке. И тут же занырнул обратно, потому что всё увидел, понял и стал лапать кобуру пистолета, но выстрелить не успел… Один из вошедших вскинул автомат и, нажав спусковой крючок, длинной очередью очертив полукруг, прошёлся по двери. Пули измолотили дверь в щепу, достав милиционера.