Волк, спасенный ягненком. Вот так шутка.

Кай никогда не нуждался в спасении. После Элис он забрал единственное, что она ему оставила – свою фамилию, – и сбежал в Черную Лощину. Ему было всего шестнадцать, но он считал себя достаточно взрослым, чтобы обходиться без посторонней помощи. И перестать скрывать, кто он есть на самом деле. Конечно же, Элис никогда об этом не знала; его способность оборачиваться оказалась заперта глубоко внутри с десяти лет, с той самой первой ночи в лесу, когда Элис нашла его, голодного и покрытого чужой кровью. Но боль от ее потери вернула все на круги своя. Весь гнев и скорбь, что он запихнул поглубже после ее смерти, вырвались наружу, слившись однажды в мучительное обращение, болезненное, как ржавый шест в заднице. Это вернуло его к истокам, помогло восстановить утерянную связь с миром животных. И с тех пор он время от времени взрывался, как «Старый Служака»[4].

Кай стиснул зубы и угрожающе зарычал на ничего не подозревающую белку. Он чувствовал покалывание, начинающееся в кончиках пальцев, поднимающееся вверх по рукам и растекающееся по спине. Достигнув шеи, озноб превратился в приятное жжение и перекинулся на кожу головы. Он знал, что должно произойти; начиналось всегда одинаково.

Он расслабил челюсть, зная, что через мгновение она непроизвольно сомкнется. Его клыки удлинились, а суставы потеряли гибкость, лишая тело равновесия. Каждый позвонок в спине сломался, мышцы застыли, сухожилия растянулись до предела. Тело упорно пыталось сохранить человеческую форму, но это длилось недолго. Кай плотно сжал губы, сдерживая рвущийся из горла крик. Он прикусил щеку и почувствовал на языке металлический привкус крови. Поясница выгнулась и щелкнула, заставив его рухнуть на землю. Затем, становясь голенями задних лап, с хрустом переломились колени.

Каждый дюйм его кожи горел и зудел, покрываясь грубым черным мехом. Он попытался зарыться пальцами в грязь, за что-нибудь ухватиться, за что угодно, но тело не позволило даже этой малости. Пальцы согнулись и превратились в обрубки. Его ногти уменьшились, утолщились и изогнулись в тупые когти. Наконец боль стала настолько мучительной, что он сдался и испустил жалкий крик, переходящий в беспомощный скулеж.

Иногда Кай начинал задыхаться, когда челюсть изменялась не так быстро, как язык, который, увеличиваясь в размерах, перекрывал заднюю часть горла. Последним всегда трансформировался копчик. Сначала кость становилась заостренной, потом пронзала плоть изнутри и выходила из тела. Несколько мучительных минут спустя поврежденные ткани восстанавливались, и его тело полностью покрывалось мехом.

Кай растянулся на лесной подстилке, выжидая, пока восстановится дыхание. Затем, почувствовав себя увереннее, перекатился на живот и сел. Всякий раз, превращаясь в волка, первое, что он чувствовал, как только голова переставала кружиться, – дикий, ненасытный голод. Он жаждал охотиться и пожирать добычу. Каждая жилка в его теле подергивалась под натиском инстинкта хищника, когда в сознание вторгались звуки и запахи. Белка на дереве больше не представляла интереса, как и заяц, прятавшийся в кустах неподалеку от него. Нет, он хотел чего-то покрупнее. Он жаждал испытать себя.

А для этого придется углубиться в лес. Встав на лапы и вильнув хвостом, он начал красться, скалясь и лениво поводя языком по челюсти. Когда подобрался ближе, Кай услышал, как заяц бросился прочь, но он проигнорировал порыв броситься за ним вдогонку.

Впереди, на склоне, он чуял нечто более заманчивое.

КАЙ ПРИШЕЛ В СЕБЯ, лежа лицом вниз на земле, голый и покрытый грязью. Нет ничего более странного, чем грязь, застрявшая между яйцами, и холодный ветер, хлещущий по заднице. Первым, что он увидел, перевернувшись и открыв глаза, оказались плавно покачивающиеся гибкие ветви возвышающейся над ним ивы. Что мало успокоило. Он чувствовал себя так, словно по нему дважды проехал грузовик.

Приподнявшись, он оглядел себя. Кровь на руках напомнила, что он бродил по лесу и охотился. Коричневая туша недавно убитого оленя, покрытого кровью и выпотрошенного, лежала чуть правее, безошибочно связывая Кая с местом преступления.

Утренний воздух сегодня казался холоднее, чем обычно, и, как обычно, он, черт возьми, понятия не имел, где его одежда. Чувствуя себя неподъемной глыбой, Кай медленно поднялся на ноги и поморщился. Стыд въелся под кожу не хуже застаревших пятен крови.

– Соберись, – прорычал он и глубоко вздохнул, позволяя целебному аромату леса наполнить легкие. Сначала он уловил нотки знакомого аромата, а затем услышал пронзительный вскрик. Желудок скрутило.

– Нет, нет, нет, – сквозь стиснутые зубы пробормотал Кай, огибая кусты и резко появляясь перед носом незваного гостя.

Съежившись, среди листвы сидела чертова овечка, по ветке над ее головой медленно крался ворон. Несомненно, это он ее привел; без его помощи девушка никогда бы не забрела так далеко в лес. Судя по всему, она собрала одежду, следуя по ней, как по дорожке из хлебных крошек. С ее руки свисали штаны и рубашка Кая, в другой руке она сжимала охотничий нож. Стоило ей наконец заметить Кая, как ее щеки вспыхнули, и она попыталась удержать взгляд выше его талии. Ни один из них не произнес ни слова, глядя друг на друга с плохо скрываемой враждебностью.

Кай посмотрел на нож, затем снова поднял взгляд к ее лицу:

– Это мое.

Девушка поднялась на ноги и швырнула в него одежду. Даже не пытаясь поймать, парень молча проигнорировал охапку вещей, рухнувшую к его ногам.

– Засранец, – прошипела Мия, все еще держа его нож при себе.

Он поднял бровь и наклонился, чтобы подобрать одежду. Его еще и не так обзывали.

– Прекрати! – потребовала она.

Кай поднял взгляд, стряхивая пыль со штанов.

– Что прекратить?

– Перестань меня отталкивать.

Он фыркнул:

– Мне плевать, если ты вдруг почувствовала себя отвергнутой.

Кай ощутил, как девушка напряглась, она подошла ближе и изо всех сил его толкнула.

– А мне нет! – закричала она. – Ты хоть представляешь, в каком аду я ради тебя побывала?

Он попятился, пораженный ее силой и яростью. Но затем, как и любой хищник, застигнутый врасплох, сверкнул глазами, шагнул вперед и, бросив одежду на землю, зарычал ей в лицо:

– Не желаю, чтобы ты копалась в моей голове!

На мгновение Мия отшатнулась. Хорошо, подумал он. Ее стоило напугать как следует. Однако облегчение оказалось недолгим.

– Не желаешь, чтобы я копалась у тебя в голове? – недоверчиво повторила она, собираясь с мыслями. – Я оказалась в твоей голове, потому что ты нуждался в помощи!

К черту ее рассудительность.