– А твоя мама? – спросил он и решительно потушил сигарету вкофейной чашке. В этом доме кофейные чашки для чего только не использовались –он заметил.

– А… она у Толика. Он утром ее привезет, когда на работупоедет. Ой, знаешь, это такое счастье, когда ее дома нет!

– Почему счастье? – равнодушно спросил Троепольский. Емуничего не хотелось слушать и ничего не хотелось выяснять.

– С ней трудно, – беспечно ответила Лера и махнула рукой.

Интересно, а она знает милую семейную историю о том, чтомама вовсе никакая не мама, а Федя вовсе никакой не Федя, а ее отец родной?

– Она вообще не любит… проблем.

– А какие у нее проблемы?

– Ах, господи! Завтра же Федины похороны. Она сразу нехотела всем этим заниматься, а бабушка не в состоянии, ну, она и уехала кТолику, чтобы они к ней не приставали.

– Они – это кто?

– Бабушка и ее сестра. Они уже старые и сами ничего немогут.

– Да чего там они не могут! – сказал Троепольский с досадой.– Всеми делами занималась Ира из нашей конторы!

– Мама все равно нервничает. С завещанием там что-тонепонятное.

Троепольский насторожился:

– С каким завещанием?

– С Фединым.

Троепольский вдруг понял, что про завещание он как-то совсемне думал.

– А что? Было завещание?

– И есть, – сказала Лера. – Конечно, есть. Обязательно. Мамакуда-то звонила, и оказалось, там что-то не в порядке.

Троепольский быстро поднялся с дивана, нашарил на полу своиджинсы и натянул их, прячась за креслом. Не то чтобы он стеснялся, но в этойкомнате, заваленной каким-то барахлом, с неприятно низким потолком, все былокак-то не так, как всегда.

…И еще он все время думал – зачем?! Зачем он здесь? Как онздесь очутился?!

Нет, понятно как – он приехал, и Л ера открыла дверь, и вполутемной прихожей стала рассматривать его нервно и словно призывно, и оннасторожился, как пес, почуявший чужого. Потом она вдруг начала ласкаться,обняла его, и очень близко вдруг оказались ее светлые глаза, шелковые волосы,нежные, как шкурка абрикоса, щеки, а потом все случилось. Не было в этомслучившемся ни удовольствия, ни награды, даже вожделения никакого не было –зачем, зачем?!.

Он чувствовал себя использованным с головы до ног. Он непонимал, а она-то наверняка понимала – ведь зачем-то она все это задумала,звонила днем, звала его к себе, настаивала, значит, с самого начала знала, длячего звала!

Только Троепольский так и не понял – для чего?!

И еще завещание какое-то! Откуда оно взялось? Феде былосорок лет – только в прошлом году отмечали, и Полька все сердилась и говорила,что сорок лет не отмечают. И они весь вечер в подмосковном ресторане несликакую-то чушь, мол, и не день рождения у них вовсе, а просто они все пришли,чтобы сказать Феде, какой он хороший человек. Федька напился, скакал по лужайкегориллой, играл на гитаре песни про любовь и костер и еще про то, что “какздорово, что все мы здесь сегодня собрались”, это он любил.

Троепольскому было почти тридцать, и если бы кто-нибудьспросил у него про завещание, он бы покрутил пальцем у виска. Выходит, Федькане крутил, а даже написал что-то такое?!

– А что там не в порядке с… завещанием?

Лера пожала плечами. Она сидела на диване, совершенно голая,светящаяся в темноте лунным светом, курила и щурилась.

Вот ужас-то.

– Мама сказала, что он, как всегда, все перепутал. Я думала,у нее припадок начнется, так она кричала на него!

– На Федю?!

– Да не на Федю! На нотариуса! По телефону. Хочешь кофе? Ясварю, у нас кофеварка есть.

Троепольскому очень хотелось кофе, но не хотелось, чтобыЛера варила. Он не особенно доверял ей в этом вопросе. Впрочем, не только вэтом.

– Давай я сам сварю.

– Ты-ы?! – протянула Лера насмешливо. – Ты что, умеешь кофеварить?

– Умею, – буркнул Троепольский и натянул джемпер, которыйпривычно пахнул привычным одеколоном и привычными сигаретами, и он вдругподумал о Полине.

Как бы он был силен и… свободен, если бы ему не в чем былоее подозревать!..

На кухне оказалось еще хуже, чем в комнате, и Троепольскийна некоторое время слегка оторопел. Невозможно было представить себе, что здесьживут две женщины, а не свора безалаберных студентов!..

Он отыскал турку, долго нюхал ее, тер под краном, потомнашел бутылку с минеральной водой и зажег газ. Электричество он выключил, чтобыне было так противно. Синий неверный свет залил кухню, по стенам заплясалитени. Троепольский смотрел в турку задумчиво.

– Ты почему без света? Он оглянулся.

Ну, конечно. Все по правилам. Она нарядилась в его рубашку,которую он надевал под джемпер, а сейчас не надел. Так показывали в кино – онавыходит к нему в его рубахе, которая чудовищно ей велика, полы болтаются,рукава длинны, ворот распахнут, и все это очень мило. Лере его рубаха былапочти впору – формы у нее имелись вполне аппетитные, и рост тоже нелилипутский. Но то, что она вышла в его рубашке, было именно из кино, иТроепольский стиснул зубы от раздражения.

– Лера, зачем ты меня позвала?

– А что? – игриво спросила она, обошла его и прислониласьпопкой к стойке. Рубаха распахнулась на рельефной груди. Два лунных матовыхполушария и густая темнота между ними, стекающая вниз, – очень соблазнительно.– Ты чем-то недоволен?

Он был недоволен решительно всем.

– Зачем-то я тебе понадобился. Зачем?

– Ты мне понравился, – промурлыкала она и потерлась щекой оего плечо. – Еще там, в кафе.

– Ты в кафе решила со мной переспать? Потому что я тебепонравился?

Она отшатнулась.

– Кажется, ты был не против. Это точно. Он был не против.Вода медленно закипала в турке.

– Так что там с завещанием?

– Я точно не знаю. Мама так кричала!.. С ней теперь редкотакое бывает.

– Такое… какое?

– Ну, у нее… иногда бывают истерики. Она меня однажды такпоколотила, что пришлось врача вызывать, – сказала Лера легко. – Мне былочетырнадцать лет, и я пошла к подружке уроки делать, а там не было телефона, ия позвонить не могла. Смотри, закипает. Сейчас я найду кофе.

Она отделилась от стойки. Троепольский смотрел на нее.