военнопленных, поэтому и раздают их по крестьянским хозяйствам, чтоб у самих было меньше хлопот и больше причин собирать дань яйцами, молоком и маслом. За этот мешок костей, который едва ноги переставляет! Раньше мне казалось, что русских не было дома, когда стыд делили. Теперь кажется, что немцев.

Уже второй день жду, когда Коля сподобится рассказать, как дела с новым помощником, а он как воды в рот набрал. Копает и молчит, молчит и копает. Кинет короткую фразу, чтобы тишину нарушить, и все. Вот и теперь — сидим оба, как немые. Нет, все-таки открывает рот.

— Не знаю, ты думаешь о том же, о чем и я? — ну и вопрос… Будто я факир или телепат.

— И-и…

— Я имею в виду малярные дела.

— А-а.

Иногда вспоминаю о кисточках и банках с краской, да кому сейчас охота возиться с ремонтом квартир. Как будто нет других забот.

— Что есть, то есть… уже пообвыкся тут, трудно будет на старые рельсы возвращаться. Да еще этот Вовка. Салага, как его одного со старухой оставишь… пока ничего не пойму. Если до конца недели не вычистит хлев, скажу Алвине, чтобы отправила обратно. Да… в первый вечер было дело. Я ей говорю, не давай так много сразу. Если человек долго недоедал, то нужно понемножку, так, ты думаешь, она меня послушала? Напихала ему картошки с творогом, а тут он — шлеп! Голодный же меры не знает. У русачка глаза закатились, пузо вот-вот лопнет. Ну, конечно, желудок-то не резиновый. Потом заварили полынь. Пьет, морщится, стонет. Потом сверху еще коры крушины дали, чтобы вырвало… в конце концов, выдохся и рухнул. Так это еще не все. Вчера прихожу домой, а он с перекошенным лицом сидит на крыльце. Потом вдруг вскакивает и со всех ног — в сортир. Оказывается, парня снова несет, но уже не от крушины. Яблок наелся. Каких, спрашиваю. Этих, показывает на антоновку, такие и у них растут. А они-то еще зеленые и твердые, как камень, их сгрызть еще надо умудриться! Хорошие, говорит, кисленькие. У них что, животы иначе устроены? Взял бы клубничных Ничнера, сами же во рту тают, так нет… что у них в головах делается, ума не приложу. Три дня учу, что ступенька в сортире, для того, чтобы с удобством расположиться, а не залезать на нее сапогами. Думаешь, до него дошло? Мне кажется, я долго не выдержу, начну палкой дрессировать. Как мартышку…

За спиной что-то хрустнуло. Как-то до этого никого на кладбище не заметил, может, кошка? Доносится кашель, значит, кто-то все-таки неприметно заявился. И опять — тихо. Странно, не слышно ни шороха грабель по песку, ни других звуков… хотя ничего удивительного, человек присел у родной могилы, ушел в воспоминания об ушедшем, размышляет о жизни или просто отдыхает после долгой ходьбы.

Но любопытство берет верх, я выпрямляюсь и замираю в изумлении — за сквозящей изгородью из кизильника, через три холмика, замечаю лежащего человека. Па-па-па, так там их, кажись, двое! Носком торкаю по Колиному сапогу и, вытаращив глаза, показываю, чтобы пошел посмотреть.

— Налакались? — Коля шагает в сторону лежащих. — Э, да это же Красная армия. Во всей своей красе. Наверно, сбежали. Дай-к’ лопату!

Бросив Николаю его лопату, вытаскиваю из ямы и свою. Кто знает, может, они вооружены. Коля, грозно держа острие лопаты над головами красноармейцев, обращается к ним по-русски.

— Эй, что вы тут забыли?

В изнеможении, словно из последних сил, один подает признаки жизни.

— Дяденька, не убивай.

— Там посмотрим. Оружие есть?

— Нет оружия, дяденька. Какое оружие, мы из госпиталя.

— Не свисти, из какого госпиталя?

— А хуй ево знает. Оттуда, — солдат неуверенно вытягивает руку. Похоже, они с улицы Гимнастикас удрали. — Не верите? — он переворачивается на спину и поднимает рубаху. Пояс обмотан марлей, на боку пятно засохшей крови. — Вот! Почти уже зажило. А у Славика нога.

— Ладно, вставай. Он-то сможет? Сможет, раз так далеко драпанули. Тебя как звать?

— Вова.

— Опять Вова. Сколько тебе лет, Вова?

— Девятнадцать. Ему тоже.

— Давай, помогай другу.

Поддерживая друг друга, оба встают. Невысокие, худые, как щепки, на вид больше пятнадцати и не дал бы. Смотреть жалко. Но уж если сбежали, пороха хватает.

Правда, все равно — глупо, на что они рассчитывали? К своим добраться?

Коля продолжает допрос, и мы узнаем, что во всем виноват зеленый змей. Умудрились спереть бутылку спирта и, когда море было уже по колено, решили пойти прогуляться, Ригу посмотреть, а, если удача улыбнется, то и до фронта добраться. Пьяному везет — как выбрались, не знают, опомнились, когда были уже далеко от госпиталя. Решили идти обратно, а попали на кладбище.

— Фронт далеко? — спрашивает Вова.

— Уже под Москвой, — привирает Коля.

— Что?! — вскрикивают парни в один голос.

— Ша! — Коля замахивается лопатой. — Еще один вопль, и живыми закопаю.

— Нет., не надо. Пощадите, дяденька.

— Тихо, я сказал! — Николай поворачивается ко мне и спрашивает по-латышски. — Что будем делать? Не хочется с полицией связываться.

Вычерчиваю лопатой на свежевырытом песке: «пус иду, куда х».

— Если куда хотят, далеко не уйдут. В лучшем случае схватят, а то и к стенке поставят.

Выдавливаю на песке другие буквы: «Госп…»

— Неплохая мысль, — Коля, соглашаясь, кивает головой и снова заговаривает с русачками. — У вас две возможности. Даже — три. Первая — могила, — он указывает на яму. — Вторая — полиция, но тут я не знаю, что с вами сделают, третья — попробуйте по-тихому вернуться в больницу. Может, никто и не заметит.

Товарищи по несчастью переглядываются, и их лица начинают вытягиваться.

— А лес? Мы бы могли податься в лес, — говорит тот, которого зовут Вова.

— И что вы там будете делать? Шишки грызть? Тогда уж лучше сразу по мухомору и… — Коля указывает головой наверх.

— Мы будем охотиться.

— Ха-ха-ха… На кого там охотиться? Ну, как дети, чес-слово. Индейцы отыскались. Пустое Брюхо и Хромая Нога.

— Лучше в больницу, — Славик, прихрамывая, делает шаг вперед. — Я далеко не уйду.

— Это уже звучит разумнее. Только идите ночью, не сейчас.

— Да… но мы же дороги не знаем.

— М-да… — Коля закуривает и задумывается.

Вова просит у него папиросу, но Николай отвечает, что больным комсомольцам курить вредно и произносит еще одно слово, которое я не понимаю — не наглей. Я тоже усиленно думаю о том, как их незаметно вернуть в госпиталь. Если нарвутся на шуцманов, мало не покажется.

— Эй, что — судный день наступил, что вы покойников из могил поднимаете? — у нас за спиной пробасил