читаю: Nationalsoz. Deutsche Arbeiterpartei Mitliiedsbuch. Четким немецким языком удостоверяется, что Рудольф Пелле является обладателем членского билета Национал-социалистической рабочей партии Германии. Personal Ausweis, в который вклеено фото Рудиса. Жирные печати с двух сторон! Пеле стал Пелле? Хе, а что значит Pelle по-немецки? Мех? Нет. Шуба — Pelz. Кожура яблока? Или колбасная шкурка? Что-то такое… Но Was ist das?! Ein Spaß? Удостоверение выглядит подлинным, хотя, что я в этом понимаю… У меня тоже был настоящий паспорт на чужое имя. Рудис улыбается.

— Разве не видно, что перед тобой сидит истинный ариец? — Рудис выпячивает подбородок. — Ясен перец, настоящим товарищам по партии лучше не показывать. Кто знает, еще начнут вопросы задавать… понапрасну не собираюсь хвастаться, я в своем уме… Но, если вдруг приспичит заткнуть глотку кому-то из наших придурков, вполне сгодится. Ты глянь, и печати, и орел со свастикой. А если еще и по-немецки ни бельмеса… Между прочим, нашему гостю показал. Он первый удостоился такой чести, и, знаешь, меня порадовало — произвело впечатление. Бедняга вытянулся по стойке «смирно» и так торчал до самого ухода. И тут меня осенило, и я сделал так, чтоб нам всем было хорошо. Наплел ему, что это тайна, и даже вы ничего не знаете, и что только ему, как настоящему латышскому полицаю, показываю. Но он никому не должен проболтаться, ибо должность у меня секретная. А самое главное — ему нельзя приходить к нам, поскольку мне нужно завоевывать доверие простого народа, а если заметят, что я дружу с полицейским, то враги Великой Германии, которых нужно разоблачить, могут насторожиться и начнут меня избегать. Пришлось объяснять несколько раз, пока дошло до этой дубины стоеросовой. Пригрозил, что, если проболтается, может попасть в немилость Sicherheitsdienst. Я ему толкую, что нужно быть сдержанным, а он у меня спрашивает, что это значит. Охренеть можно… Под конец сказал, что если Рейху понадобится его содействие в государственных делах, я сам его разыщу. А если он силами полиции не справится с какой-то проблемой и захочет сообщить мне и попросить помощи, пусть тайком бросит записку в твой почтовый ящик. Ну, а потом и вытурил его, сославшись на то, что завтра нужно рано вставать. Обалденно получилось, правда?

— А-а!

Хотелось улыбнуться, но больно. До сих пор любой мой смех получается болезненным в прямом смысле этого слова. «Где раздобыл?» Рудис читает и улыбается.

— Ничего нет проще во время войны. Этот погиб в бою, у того карманы обчистили, третий подделал документ, а четвертый его предъявляет по мере надобности.

— А-а…

— Слушай, что-то давно вечеринок не было. Надо бы устроить, ты как?

— И-и…

— Не хочешь? — Рудис не видит в моих глазах восторга. — Из-за Тамары?

Не издавая ни звука, карябаю: «Можно, но без буйства».

— Ясно… ну, конечно, тихо и спокойно. Карлиса можно было бы позвать, если удастся пересечься. И какую-нибудь солидную девицу, и все, узким кругом. Ты прав, нечего тарарам устраивать, а то еще, не дай Бог, прибежит твой Касиенс или как там его звали.

— У-у… — почему «мой Касиенс»? Можно подумать, я его сюда звал.

Не знаю, что там у него стряслось, но в следующие дни Рудис про вечеринку не вспоминает. Забыл, что ли? Да не может этого быть. Что- что, а уж развлекаться Рудис любит. Неужто передумал? Или уже напраздновался на полную катушку, а про вечеринку просто с языка сорвалось, так, по привычке? Хм-м, вряд ли. Может, напомнить ему? Нет, не буду… и по собственной немоте, да и из-за Тамары. За время нашего знакомства я понял, что Тамаре не нравятся сильно подвыпившие люди. Никогда не знаешь, во что выльются и чем закончатся тихие посиделки. Да что там судить-рядить, пусть все идет своим чередом. Рудис вспомнит, хорошо, а нет, так и еще лучше.

Вкус свинца во рту уже не настолько навязчив, как раньше. Я уже так привык, что временами даже забываю о нем. Однако, стоит только пошевелить языком или челюстями, тут же чувствую слюну и понимаю, что металлический привкус никуда не девался. Стараюсь поменьше двигать челюстями, но, увы, такое послевкусие возникает само по себе. Бывает — вкус становится сильнее, а порой еле чувствую. Отмечаю в памяти эти мгновения, получилось что-то вроде списка благоприятных и неблагоприятных обстоятельств. Пока торчу дома или работаю с Колей на кладбище, грех жаловаться. Но как только на улице — вооруженные солдаты или полицейские, мерзкий вкус тут как тут. Не шибает, как раньше, но напоминает о себе. А стоит стать свидетелем настоящей схватки, со стрельбой, ранеными и убитыми, как тогда на Виенибас гатве, предвижу, что придется слюной захлебнуться. Вон Рудис легонько, шутя ударил подушкой, а у меня — полный рот свинца. И снова — к тазику. Из-за этой дурацкой напасти сплевывать нужно одним махом. Гроссмейстер по слюне и чемпион по плевкам.

И когда только эта беда пройдет? Линия фронта уже далеко за Ригой, а во рту по-прежнему воняет войной. Странно, но, когда вижу евреев, с желтыми звездами на одежде, идущих по мостовой, у меня все нёбо стягивает. Судя по всему, в моем списке такие картины тоже относятся к насилию.

— Все. Шабаш! — Коля машет сверху.

Опираюсь на черенок лопаты и вылезаю из ямы. Коля подравнивает песок по краям могилы и набрасывает еловые ветки. Укладываем доски, куда гроб ставить, ну и все — последний приют готов к приему постояльца. Садимся передохнуть. Пока делаю пару глотков, Коля вынимает папиросы. Чиркает спичка, и мы закуриваем с чувством хорошо выполненной работы. Сквозь шелестящую под ветром листву прорываются лучи солнца, согревая затылок, табачный дым прихотливо вьется меж крестов, вокруг заливаются птахи. Абсолютная идиллия. Если не выходить заграницы кладбища, кажется, что настоящая Божья благодать царит на всей земле. Можно отправляться домой, но про то, чтобы подняться, даже думать не хочется.

Несколько дней назад у Алвины появился новый помощник, красноармеец. Зовут его Вова, или Владимир, попал в плен при отступлении из Риги. До войны работал в колхозе в Тверской области. Не знаю, где эта чертова Тверь находится, надо будет посмотреть карту. Немцы широким жестом предоставляют рабочую силу местным крестьянам, но все не так прекрасно, как кажется. Этот самый Вова так истощал, что его придется пару недель откармливать перед тем, как приставить к нормальной мужской работе. Вилы для навоза от вил для сена отличить может, но какой толк от этого, если силенок нет. Я подозреваю, что немцы не хотят возиться с содержанием