телевизионной программе Гейнсбур ни с того, ни с сего вытащил из кармана пятисотенную купюру и, демонстрируя свое пренебрежение к деньгам, прилюдно ее сжег. В другой раз, когда его попросили исполнить «Марсельезу», он спел ее в стиле «реггей». Однако это не идет ни в какое сравнение с тем, что он отмочил, когда его познакомили с Уитни Хьюстон. После того как их представили друг другу в одном телевизионном шоу, Гейнсбур, обернувшись к ведущему, сказал, что она просто бесподобна, а затем, повернувшись к ней, на безупречном английском, заявил: «А я бы тебя трахнул».

И в этом весь Гейнсбур.

Его непревзойденный гений со всей полнотой проявляется в его музыке, в этом удивительном сочетании мелодии и виртуозного владения французским — самые простые признания в любви и страсти рождаются у него в оболочке будоражащей душу двусмысленности. Уже одно это закрепило за ним прочное место в современной французской культуре уже при жизни, а его поэзия изучается в школе наряду с творениями Бодлера.

В 1960 году Брижит записала его песню «Жевательная резинка», а в 1967 году хитом в ее исполнении стала «Бонни и Клайд». Брижит попросила Гейнсбура написать для нее песню о любви — «Самую красивую песню, какую только вы можете себе представить»; так появилась на свет «Je t'Aime, Moi Non Plus».

В более-менее точном и дословном переводе ее можно назвать «Люблю тебя больше, чем себя». Звучала она четыре минуты и 20 секунд и представляла собой очень медленную, бередящую душу мелодию, сопровождающуюся беспрерывными стонами и всхлипываниями. Записана она была ближе к ночи в один из январских вечеров 1968 года, причем в студии присутствовало всего несколько человек.

Кто-то пустил слушок, что Бардо с Гейнсбу-ром записали не что иное, как собственное траханье, что, разумеется, возмутило их обоих. Между ними ничего не было. И тем не менее, голос Брижит будоражил неприкрытой сексуальностью, что в фирме грамзаписи — которая планировала выпустить пластинку летом того же года — раздались осторожные голоса, предлагающие снабдить конверт предупреждающей надписью: «Не продавать несовершеннолетним».

Услышав эту песню, Гюнтер Закс отказывался поверить, что Брижит дала согласие выпустить нечто подобное. «Все было ясно как божий день, — вспоминает сегодня Гюнтер. — Мы с Сержем Марканом пришли в ужас, а такое случается не часто!»

Брижит рассказала Гейнсбуру о реакции Гюнтера, и Гейнсбур запер кассету с записью в сейфе, заявив, что там она останется навсегда.

Вскоре после этого, когда у Гейнсбура был роман с английской актрисой Джейн Биркин — один из самых нашумевших в истории современной — Франции, маэстро перезаписал песню с нею. Именно эта версия распаляла танцующих в дискотеках всего мира.

Правда, надо отдать должное, Гейнсбур терзался сомнениями относительно того, не обидел ли он Брижит этим своим шагом. Но затем, когда Гейнсбур признался Джейн, для кого была написана эта песня, та тоже приняла это близко к сердцу.

Гейнсбур якобы как-то раз признался Биркин: «Кто бы мог подумать, что с такой рожей, как у меня, я перетрахал всех самых красивых баб во Франции».

Среди его побед, если верить Биркин, и Брижит.

«У них был небольшой роман в шестидесятые годы. Так, ничего серьезного и на короткое время, но когда все было кончено, Серж сильно переживал. Она ему нравилась. Он рассказывал мне, что Брижит легко напугать, и это сильно его забавляло. А еще, по его рассказам, она, что бы там о ней ни говорили, вовсе никакая не извращенка».

Опять-таки, если верить Биркин, Серж и Брижит были сильно привязаны друг к другу.

«Спустя много лет, когда Серж уже находился при смерти, Брижит однажды позвонила ему, причем звонок был совершенно неожиданным. Они поговорили по телефону. И на протяжении последних нескольких месяцев они звонили друг другу и вели телефонные беседы. Но она ни разу не приехала к нему, хотя иногда, когда бывала в Париже, их разделяла всего пара кварталов. Но они продолжали свои разговоры, и это значило для Сержа все на свете. Он испытывал одиночество, и ее звонки, как мне кажется, помогли заново понять, что такое настоящая дружба».

Брижит потребовалось еще три года, прежде чем она наконец подвела черту под своей карьерой в кино.

«В тот день, когда я перестану быть на экране Бардо, — твердила она вот уже несколько лет подряд. — Я соберу вещи, и столько вы меня и видели».

Ее интерес к кино уже давно сошел на нет. Бардо до смерти устала вечно защищать себя — от нападок прессы, от нахальных поклонников, от людей, которых она и в глаза не видела.

Как однажды сама она выразилась: «Люди часто видели меня не такой, какой я являюсь на самом деле. Например, они находят в моих фильмах то, чего там отродясь не было. Меня критикуют за то, что я подаю дурной пример молодежи: «Бардо аморальна» или же «у Бардо отсутствуют принципы». Но люди говорят не только о моих фильмах, но и о том, как я предпочитаю жить. И все равно, мне кажется, я честнее и откровеннее, чем многие из них. Конечно, я могла бы прожить мою жизнь так, как того хочется другим. Но, по-моему, все мы должны жить так, как считаем нужным, не брать в голову, что скажут посторонние люди. Это моя жизнь. И этим все сказано».

По словам Брижит, это единственное, чего ей всегда хотелось. Но кинобизнес неизменно пытался диктовать ей свои правила.

«Кино — это мир абсурда. Я решила прожить свою жизнь, как того хочется мне, а не кому-то еще. Когда я снимаюсь, все идет прекрасно. Когда же у меня возникнет передышка и я начинаю задумываться обо всем этом, то прихожу в ужас, какой чудовищный миф сотворили вокруг моего имени. Я не какая-то там пустышка или неблагодарная личность. Я отдаю себе отчет в том, что происходит вокруг меня. Мне хотелось бы сохранить душевное равновесие и не дать другим испортить мою жизнь. Это нелегко. Потому что жизнь кинозвезды Брижит Бардо и жизнь Брижит Бардо, обыкновенной парижанки, как тысячи других, совершенно разные вещи».

В картине «Медведь и кукла» Брижит работала вместе со своим молодым возлюбленным Патриком Жилем и парнем по имени Ксавье Желен.

Это бы тот самый Ксавье Желен, только теперь уже взрослый, за которым Вадим был оставлен присматривать в тот день, когда ему на глаза попалась обложка журнала «Эль» с фотографией Брижит.

За этим последовали «Послушницы», где кое-какие эпизоды были явно высосаны из пальца — например, с трудом верится, что