– Давай-ка за встречу! Ешь, пей, не стесняйся – еды полным-полно, праздник есть праздник! Сидеть на берегу реки и не напиться? Глупо было бы, да? Фарийское пиво, попробуй – ох я его люблю! Темное, пахнет – чуешь как? Настоящее! Вот! Ну, рассказывай – откуда ты, где ты, какими судьбами в столицу?! Когда мы с тобой виделись в последний раз? Ох и давно! Ты с молодой женой уезжал! И где она теперь?

– В повозке, позади очереди, – Шаус постарался поскорее вставить слово, так как знал, что такой возможности может и не представиться. По молодости у Егруса было прозвище Сто Слов – он ужасно любил поболтать. Похоже, с тех пор ничего не изменилось.

– В повозке?! Сейчас проедет! И пошлину не будем брать! Хватит императору, он и так бездну денег хапает, а нам платит медяки! Ты представляешь – с таким жалованьем, как сейчас…

И Еграс затянул вечную песню, главными куплетами которой были причитания о плохом жалованье, переработке по службе, глупых командирах и несчастной жизни солдата, вынужденного прозябать в нечеловеческих условиях.

Шаус усмехнулся – ничего не меняется. И двадцать лет назад он слышал это нытье, и тридцать… если и есть что-то вечное, то это солдатское нытье в свободное от службы время. И не в свободное тоже.

Пока слушал песню «Плач солдата», нервно пристукивал ногой – Лора осталась в фургоне одна, мало ли что… Конечно, на глазах у десятка стражников вряд ли кто рискнет учинить пакость, но все бывает. А Егрус все не унимался, Егрус все болтал – похоже, что с годами он стал еще болтливее, чем был. И самое интересное, что отвечать ему не требовалось, главное – молча сидеть и кивать в такт словам, льющимся, как струйка помоев в канализационную решетку.

– Ты, значит, приехал, чтобы вступить в права наследства? – Голос Егруса вдруг пробил глухую защиту, привычно выставленную Шаусом. – Скорее спеши, да! Хотя время у тебя есть – три месяца! За три месяца…

– Стоп! – рявкнул Шаус так, что зазвенели глиняные кружки, выводком утят стоящие на столешнице. – Какое наследство?

– Ты что, ничего не знаешь? – удивился Егрус. – Весь город бурлит, а ты ничего не знаешь?

– Да что я должен знать?! – сердито рявкнул Шаус. – Что я могу знать? За последние два десятка лет я первый раз приехал в столицу!

– Эх ты, олух деревенский! Ничего-то ты не знаешь! – довольно крякнул стражник, ликуя, что может вывалить на несведущего человека кучу новостей.

Сплетни были вторым любимым развлечением горожан – после бунтов и праздников. Слухи разносились по городу со скоростью стрелы, преувеличиваясь, изменяясь, преобразовываясь, – это Шаус знал давно. Он всегда говорил – стоит кому-то испортить воздух в северном конце столицы, в южном уже знают: человек обделался и этим своим дерьмом закидал проезжающий мимо кортеж императора, за что и был посажен на кол. И очень удивляются потом, видя этого самого человека живым, здоровым и в меру упитанным.

– Рассказывай! – потребовал Шаус, отпивая из кружки. Пиво и в самом деле было прекрасным, Егрус знал толк в напитках!

– Ага, сейчас расскажу! – хитро улыбнулся стражник, поглядывая на друга и наслаждаясь величием момента. – А ты не изменился, все такой же нетерпеливый! Все тебе надо, как в армии, – раз-два! Слушаюсь! Исполню! Нет бы поболтать с другом о том о сем!

– Перестань, а? – поморщился Шаус. – Я тебя знаю как свои пять пальцев! Знаешь что-то – выкладывай! И вообще, расскажи мне, как тут в городе, – что с настроением людей, как жизнь, как дела. Я намерен обосноваться тут навсегда. Сына ищу – он уехал в столицу, сбежал, вот теперь по его следу идем. Где он, что с ним – ничего не знаю. Беспокоюсь. Поможешь мне найти парня? Боюсь, пропадет, он такой неприспособленный к жизни… материна вина, воспитала как дворянского сыночка.

– Илар не приспособлен к жизни?! – Глаза стражника вытаращились, будто он увидел дракона. – Это черный колдун не приспособлен к жизни?! О боги! Смотрите на этого дурака! Да твой сыночек весь город на уши поставил! Уже двое суток все только и говорят о твоем Иларе! Великий черный колдун!

– Кхе-кхе-кхе… – Пиво запенилось в глотке Шауса, отказавшись пролиться туда, куда полагалось, полезло из ноздрей, и с полминуты Шаус не мог вздохнуть, заливаясь пеной. Потом вытер лицо платком – супруга приучила таскать эту простыню! Чего плохого, если бы он, как обычно, вытер нос рукой, очистив ее о штаны или о дерево?! Упершись взглядом в торжествующее лицо приятеля, Шаус глухо сказал:

– Вот теперь с самого начала. С подробностями. Клянусь, не остановлю, пока ты не сочтешь необходимым остановиться. Начинай!

* * *

– Да ты что так долго?! Я же просила – побыстрее, я вся чешусь от этой пыли, от меня пахнет овчиной! Я тебе что, цепная собака, сидеть в фургоне, пока ты разгуливаешь по городу? У тебя совесть есть? Ну чего молчишь, будто язык проглотил? Что случилось?

Лора всмотрелась в лицо Шауса, оно было непроницаемым, каменным, будто высеченным из гранита. Муж влез на облучок, дернул вожжи, хлопнул ими по спине лошади, та вздрогнула и бодро зашагала по продавленной колесами повозок каменной дороге, ровеснице города, а может, даже и постарше – говорили, что ей много, много тысяч лет. Когда строили столицу империи, пользовались камнями, оставшимися от древних построек, грудами лежавших на этом самом месте.

Кто жил до людей в заброшенном древнем городе, люди не знали, но место оказалось самым удобным из возможных – здесь сходились перекрестки всех дорог. Возможно, развалины остались от зданий столицы другой империи.

Пройдет сто тысяч лет, и другой народ будет строить свою столицу из камней, оставленных людьми. Если, конечно, люди не возьмутся за ум и не перестанут убивать друг друга, совершенствуя орудия убийства. Так говорили мудрецы, и, как обычно, их никто не слушал. Ведь что может быть глупее человека, призывающего к миру, любви и покою? Ведь вся жизнь в движении, в войне – это знает каждый человек, даже ребенок. Войны угодны богам – боги пополняют свои небесные палаты новыми и новыми душами, так что нет конца смертельным играм.

Лора еще долго изводила Шауса вопросами, даже когда они въехали в город, на улицы, сжатые кривыми стенами каменных домов.

Деревянных домов уже давно не было. Около четырехсот лет назад один из императоров, имя которого осталось только на генеалогическом древе императорской семьи, запретил постройку деревянных домов в черте города – после того как очередной пожар спалил столицу дотла, оставив в целости лишь императорский дворец, надежно окруженный рвом и, самое главное, построенный из громадных каменных глыб.

Наконец, убедившись, что из мужа не вытянешь ни слова, обиженная женщина растянулась в фургоне на лежанке и, глядя в матерчатый потолок, затихла, думая о многих вещах одновременно, например: как они найдут Илара в таком большом городе; как встретят ее братья, не воспримут ли возвращение сестры как попытку отхватить кусок наследства; где они с Шаусом поселятся и чем станут заниматься – деньги у них имелись, и неплохие, однако столичные цены сильно отличались от цен провинции.