Я не могла посмотреть. И поэтому я сделала единственное, что велели мне сделать мои инстинкты с того самого момента, как я увидела на вечеринке Эрика.

Я перескочила через перила, больно приземлившись на асфальт, и принялась пробиваться через толпу.

Люди отскакивали, будто моё прикосновение было ядовитым.

Где-то далеко кто-то закричал: «Остановите её!»

Я побежала со всех ног.

Глава 32

Февраль, выпускной курс

Меня разбудил солнечный свет, тёплый и нежный. Даже с закрытыми глазами я могла бы сказать, что этот мир полон света. Я чувствовала его на лице, ощущала сияние сквозь закрытые веки. Солнечный свет проник внутрь меня, в грудную клетку, и наполнил меня покоем. Это было похоже на пробуждение субботним утром, когда я была ребенком; спальню наполнял солнечный свет, никаких забот во всём мире, нечего было делать, кроме как играть. Иногда я жалела, что не могу повернуть время вспять, снова стать ребенком, навсегда остаться в прошлом.

Я открыла глаза.

На меня смотрели высокие окна. За этими окнами – ветви деревьев, без листьев, но освещенные солнцем. День казался почти летним, и на какое-то головокружительное мгновение мне показалось, что я путешествую во времени.

Но эти окна были мне знакомы. А под ними ряды мольбертов. Рабочие столы, тюбики с краской, кисти, халтурно вымытые ленивыми студентами колледжа. Это была художественная студия, и я лежала на полу. Как только я осознала это, мои мышцы начали болеть.

Что я тут делаю?

Я уперлась руками в пол, чтобы приподняться, и замерла. Мои руки. Они были покрыты чем-то засохшим, чем-то, слегка прилипшим к дереву. Я поднесла их к лицу и подавилась криком.

Так, как будто я окунула их в краску, они были покрыты кровью; красные следы показывали, что жидкость стекала по моим локтям. Мои ладони и пальцы обожгла боль.

Я взглянула на своё платье – розовое, надетое для бала. Всё в крови. Посмотрела на бёдра, колени. Покрыты густой засохшей кровью. Куда бы я ни смотрел, это отзывалось болью – жгучей, жалящей болью.

Какого чёрта я натворила прошлой ночью?

Я села и схватилась за голову, перед глазами всё поплыло. Внезапно солнечный свет, льющийся в окна, стал угнетать, вместо того, чтобы принести покой. Как удар под дых всплыло: Хезер выиграла стипендию. Она получила письмо от доктора Гарви. Я никогда не попаду в Гарвард.

О Боже. Я вспомнила как приняла «Аддералл», и таблетки для похудения, и всё это запила виски. О чём я только думала. Меня захлестнула волна паники – я порезала те фотографии. Надо вернуться, убрать эти кусочки, прежде чем Хезер откроет ящик стола и узнает, что я сделала.

А что именно я сделала? Я отрубилась, как только вышла их общежития; без сомнения, из-за принятого коктейля из таблеток и виски. Теперь я ничего не помнила. Я оглядела себя. Почему я выгляжу так, как будто спаслась от серийного убийцы? И почему я в студии – я что, так разозлилась на Хезер, что не захотела спать с ней в одной комнате? Я вообще дошла вчера до бала влюблённых? У меня скрутило живот при одной мысли о том, что я могла в беспамятстве наговорить Минту, Фрэнки, Хезер и Джеку. Я знаю слишком много секретов, чтобы позволить себе так напиваться. Это как играть в русскую рулетку с жизнями всех сразу.

Что-то бросилось мне в глаза, – папка из крафтовой бумаги на полу, покрытая кровавыми отпечатками пальцев. Меня охватило ужасное подозрение. Я потянулась и рывком открыла её.

Внутри лежало мое заявление на получение стипендии Дюкета для аспирантов. Рядом с ним на официальном бланке Дюкета рейтинг кандидатов. На случай, если победительница откажется или, не дай бог, с ней что-нибудь случится, они выбрали кандидатов на второе и третье места. Я уставился на три имени. Было видно, где я провела пальцами по буквам, пачкая их кровью.

Первое место: мисс Хезер Шелби. Второе место: мистер Джордж Симмонс. Третье место: мисс Кэтлин Корнуэлл.

Потрясение от этого открытия, как дежавю. Я даже не была в списке. Хезер не обошла меня. У меня и близко не было этой возможности, даже с письмом доктора Гарви и моими идеальными оценками, даже при том как я усердно работала все эти годы. Чтобы я ни сделала, это ничего не меняло. Я недотягивала.

Время шло, а я сидела в оцепенении, позволяя чувству бессилия полностью захлестнуть меня – ничтожность моей жизни, все эти случаи, когда мои усилия оказывались тщетными. По какой-то причине ярость, которую я испытывала к Хезер – гнев, заставивший меня проткнуть и порезать её фотографии – удивительным образом испарился. Может быть потому, что теперь я знала, – она не вырвала мечту прямо у меня из рук. На самом деле, эта мечта и так была для меня недоступна.

Так вот каково это – полностью провалиться.

Моя спина выпрямилась: вернулись инстинкты самосохранения. Я торчу посреди художественной студии вся в крови. Держу в руках свою заявку на стипендию и конфиденциальные документы комитета, которые точно предполагались не для меня, и не помню, откуда их взяла. Если кто-то войдёт – застукает меня – у меня будут большие неприятности.

Я что-то натворила прошлой ночью. Я это знала, в глубине души я была в этом уверена. Надо убираться отсюда, избавиться от этой окровавленной одежды.

Я как можно мельче порвала документы и крафтовую папку, потом открыла печь для обжига и сложила обрезки в самом дальнем её углу, где их сожгут, не заметив. С колотящимся сердцем я выскользнула из художественной студии на солнечный свет.

Было слишком тепло для февраля. Погода как будто смеялась надо всем, что со мной случилось, напоминала, что мир не перестанет вертеться, как бы моя жизнь ни была разрушена. Я быстро прошмыгнула, прикрывая руками платье, подпрыгивая от каждого звука, отчаянно стараясь ни с кем не столкнуться. Что мне было делать? Было солнечное воскресенье, а значит, все на улице. А я находилась на другом конце кампуса от своего корпуса общежития.

Меня озарила вдохновляющая мысль: спортзал. Он был прямо по соседству. Я тихо как могла вошла туда, опустив глаза в пол и прошла в женскую раздевалку. Просто ещё один человек, переодевающийся в уголке. Я кинулась в душ и стянула забрызганное кровью платье, включила почти обжигающе горячую воду. Красная вода спиралью стекала в сливное отверстие. Вода обжигала всё, чего касалась.

Разорвав пластиковую оболочку на одном из тонких кусочков мыла,