Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я ненавидела её.
Хотела, чтобы она исчезла.
Чтобы она умерла.
Тёмная мысль крутилась у меня в голове. Если бы она умерла, в мире восстановился бы баланс. Наконец-то я могла бы получить то, что хотела. Я мог бы стать лучшей, занять первое место, победить.
Я резала, пока не превратила её в кучку мусора на её столе. Но мне всё ещё было мало.
Меня осенила новая идея. Такая, которая могла восстановить равновесие, исправить ошибки – вернуть то, что Хезер украла у меня. Это было ужасно и жестоко, но когда ярость закипела во мне, я поняла, что сделаю это. Чтобы наказать ее и доктора Гарви. Их всех.
Я бросила ножницы Каро на стол Хезер и смела обрывки фотографий в её ящик стола.
Затем я вышла за дверь и ушла в ночь. И впервые за долгое время я чувствовала, что всё контролирую.
Глава 31
Сейчас
На этом месте запись останавливалась, раз за разом. На этом месте всё погружалось во тьму. Вот чего Эрик не понимал. Из двери, в ночь, всё контролирую. Из двери, в ночь, в ночь. Следующее, что я помнила – это как просыпаюсь на полу, через окна льётся солнечный свет, а мои руки и платье залиты кровью. Высохшими пахнущими железом потёками. Всё моё тело хранило запись о боли, будто предупреждение на каком-то тёмном, непонятном мне языке.
Что я наделала?
Ответ был похоронен в чёрной дыре. Десять лет я знала, что забыла ночью что-то важное, уничтожила воспоминание, залив виски и засыпав наркотиками – настоящая дочь своего отца. И десять лет я отказывалась смотреть, отчаянно не желая трогать эту рану, столь же открытую сейчас, как и тогда.
Кроме как однажды.
Через год после выпуска, сразу после того как Минт меня бросил и я превратилась в худшую версию самой себя прямо посреди ресторана, я задумалась: а на что именно я способна? Кто я на самом деле, подо всеми защитными слоями, когда никто на меня не смотрит? Где мои границы?
Я пошла к психотерапевту. Крутому Нью-Йоркскому психотерапевту с тёмной кушеткой и стенами нейтральных, успокаивающих оттенков. «Кто я такая на самом деле?» Она сказала, что ответ ждёт меня в тёмных зонах. Она хотела изучить их, моменты, когда время проматывалось. Она сказала, что я – лоскутное одеяло из света и тьмы. Она сказала мне ей доверять.
Это было ошибкой. Я рассказала ей о ночи смерти Хезер, что я сделала с фотографиями, что я хотела, чтобы случилось. Я видела, как, по мере моего рассказа, её осторожная маска соскальзывает; видела подозрение, смешанное с заинтригованностью, когда её карандаш быстро царапал что-то на поверхности её блокнота. Она сказала мне, что мой провал в памяти был как чёрная дыра – способ что-то подавить. Она хотела знать, что за ним скрывается. Но я не могла вспомнить, как бы ни старалась. Тьму было не пробить.
Поэтому она меня загипнотизировала. Как Орфей, ведущий Эвридику из преисподней, я шла за звуком её голоса в мою комнату в день Святого Валентина. Видела разбитый ноутбук, чувствовала, как обнимает мои колени розовое платье, сгорала и сгорала от ярости. Но воспоминания всё равно не приходили. Картина всё равно заканчивалась на «из двери, в ночь, контролирую».
Мы не смогли ничего раскрыть. Я перестала к ней ходить.
А потом, через неделю после нашего последнего сеанса, я проснулась ото сна и точно знала, что всё вспомнила; но теперь, проснувшись, утратила нить сна. Единственное, что осталось – это выловленное из тьмы убеждение: я сделала что-то непростительное. Что-то ужасное, с Хезер. Что-то, что мой мозг отчаянно хотел спрятать и запереть.
Поэтому я так и поступила. Посвятила себя, снова, с удвоенной страстью, превращению в идеальную Джессику Миллер: огромный успех, спокойствие и красота со всех сторон.
Неприкосновенная женщина. Мне было нужно, чтобы на встрече выпускников в глазах всех до единого моих одноклассников отразилась правда; чтобы их взгляды и слова отражали настоящую картину. Это было самым важным; намного важнее, чем всё, что случилось с Минтом, или с Купом, или с Каро. Это был вопрос жизни и смерти.
И вот, оказавшись тут, в самый важный момент, я дрогнула.
– Джесс, – глаза Каро были переполнены болью, подозрением… страхом. – Что ты сделала?
Перед вами Кэролин Родригез, наконец-то понявшая кого-то правильно. Наконец-то готовая поверить в худшее, и не о ком-то – о своей лучшей подруге. Какая крайняя несвоевременность.
Её голос был таким громким, что футболисты перестали праздновать, повернулись и уставились на нас. Ближайшая к нам толпа затихла. Мы, внезапно и неизбежно, оказались на всеобщем обозрении.
Фрэнки отбился от футболистов и подошёл на заднюю площадку платформы.
– Ребята, что вы делаете? Вы устроили спектакль.
– Джессика собирается объяснить, как так получилось, что она – псих, который убил Хезер, – самодовольно сказала Кортни. Вот ведь как всё обернулось.
Фрэнки развернулся ко мне: «О чём это она говорит?»
– Это ты порезала фотографии, Джессика, да или нет? – Эрик смотрел на меня спокойным, немигающим взглядом. Как будто всё, над чем он работал, вело к этому мгновению.
– Да.
Каро судорожно вдохнула.
– Замолчи, – взмолился Куп. – Ты ничего им не должна.
– О чём ты говоришь? – Минт повернулся к Купу и пристально уставился на него. – Что ты знаешь о ней чего не знаю я?
Я не могла это вынести. Мне нужно было выбраться отсюда. Я посмотрела через перила на толпу, которая пялилась на меня, глядя, как ужасная сцена разворачивается перед глазами такого огромного количества любопытствующих.
– Ты подавала документы на стипендию Дюкета? – надавил Эрик.
Отрицать это не было смысла.
– Да.
– Джесс, – прошипел Куп.
– Написал ли профессор Гарви тебе рекомендательное письмо, такое, как для Хезер?
– Не как для Хезер.
– Но письмо?
– Письмо, – согласилась я.
На этот раз голос Эрика прозвучал очень громко, и его вопрос пронёсся над морем алого и белого безо всякого микрофона. Лица повсюду повернулись к нам. Какой спектакль, какое шоу – как во всех моих лучших мечтах. Я – звезда встречи выпускников.
– Ты убила мою сестру?
Только в реальной жизни я была не героем, а злодеем.
Вся толпа напряглась в предвкушении.
Я встретилась глазами с умоляющим взглядом Купа. Холодным и твёрдым взглядом Минта. Полным ужаса взглядом Каро.
Ответ был погребён в чёрной дыре, вертящейся в центре меня; в растущей, пожирающей свет тьме: что-то непростительное, что-то злое.
Убила