От «СверхДжоуля» двинулись по бульвару беспорядочной толпой, а в соседнем квартале, где перед клубом «Держава и скипетр» курила компания молодых людей, Карл вознамерился набить их реваншистские рожи, и я это устремление горячо поддержал, но нас утянули с собой девчонки. Дальше шёл в обнимку со светленькой спорщицей, и та ничего не имела против того, что моя ладонь придерживала её вовсе не за талию.

Насколько помнил по картам, водохранилище располагалось за городской чертой, туда поехали на трамвае. Кто-то сунул кондуктору десятку, и наша компания оккупировала весь вагон. Мест всем не хватило, и светловолосая барышня, не чинясь, уселась мне на колени, а потом ещё и обняла, поцеловала по-взрослому — с языком, как ещё не целовался раньше ни с кем…

Мелькнула заполошная мысль, что это могут увидеть Инга или даже Лия — почему — даже? — но мигом сгинула. Мне было слишком хорошо, чтобы забивать голову всякой ерундой. Если разобраться, я был предельно близок к столь эфемерному и мимолётному состоянию, как счастье. Пожалуй, ближе, чем когда-либо до того. Прямо расстроился, когда пришлось разжимать объятия на трамвайном кольце; так и катался бы по кругу всю ночь, но не судьба.

К лодочной станции напрямик через лес уходила широкая тропа, по ней мы и двинулись.

— Долой ханжество и буржуазную мораль! Купаемся голышом! — крикнул кто-то, чем заслужил радостные крики юношей и возмущённые возгласы барышень. Впрочем, некоторые девушки завизжали как-то очень уж игриво — то ли были не против ночного заплыва в чём мать родила, то ли просто прозвучала дежурная шутка для своих.

Следом в воздух взметнулась сотканная из разноцветных линий фигура, превратилась в призрачного коня, унеслась прочь. Затем над головами расцвёл огненный цветок невиданной красы, а дальше подвыпившая компания и вовсе пошла вразнос; кругом замелькали сложные энергетические конструкции, иллюзии и миражи.

Я бы, несмотря на всю свою бездарность, тоже попытался отчебучить нечто подобное, но уже был просто не в состоянии. После поездки на трамвае невесть с чего начало раскачивать из стороны в сторону, и шагал в обнимку с новой знакомой теперь не только лишь из желания ощущать под ладонью её худенькую упругую ягодицу, но и по той простой причине, что иначе мог запросто потерять равновесие и упасть.

Духота и жара остались позади, воздух наполнился свежестью и лесными ароматами, зазвенели комары. Почти сразу течение сверхэнергии, до того едва улавливаемое мной, стало куда явственней и упорядоченней, послышалось лёгонькое потрескивание, и кровососущие насекомые невесомым пеплом посыпались на землю. Оставалось лишь поаплодировать столь филигранной работе неизвестного студента.

Сначала легонько, а потом всё сильнее и сильнее зашумели кроны сосен, повеяло влажным речным воздухом, и как-то разом деревья расступились, наша изрядно растянувшаяся процессия начала выходить из леса на высокий берег.

— Последняя возможность сделать пи-пи! — послышался громкий возглас, когда мы проходили мимо длинного строения с буквами «М» и «Ж» у противоположных входов.

Моя спутница вместе с остальными барышнями отправилась, как она выразилась, припудрить носик; избавиться от излишков выпитого решили и многие из парней. Я побоялся упустить новую знакомую и уже не найти её в сутолоке, дошёл до края круто уходившего к воде склона, навалился на деревянное ограждение.

Лодочная станция оказалась закрыта, плоскодонки покачивались у причала на невысокой резкой волне. Чуть дальше в темноте горел фонарь на носу прогулочного пароходика — не слишком большого, но вполне способного принять на борт всю нашу многочисленную компанию. Плечистый Яша легко сбежал по лесенке к настилу пристани, ушёл в дальний её конец и поднялся по сходням.

Слышался лёгкий плеск, чернела гладь водохранилища, слегка покачивался сигнальный фонарь на носу парохода, светила в небе половинка идущей на убыль луны; прямо ко мне протянулась её серебристая дорожка, неровно-рваная из-за бега волны.

Хоть и навалился на перила ограждения, из-за выпитого покачивало и покачивало не в такт огоньку фонаря. Луна и вовсе висела на небе неподвижно, а серебристый след на воде беспрестанно искривлялся в зависимости от того, с какой силой ветер начинал гнать рябь. И это оказалось слишком сильным испытанием для моего вестибулярного аппарата — к горлу подкатил комок тошноты.

— Порядок! Все на борт! — послышался крик Якова, студенты отозвались одобрительным гулом.

Все повалили к лестнице, я же рванул в обратном направлении, заскочил в неказистое строеньице и склонился над зловонной дырой, первой в ряду.

В один подход избавиться от выпитого не получилось, мышцы подреберья сводило судорогами раз пять. Потом я совершенно обессиленный доковылял до умывальника, прополоскал рот, вытер губы. В голове шумело и звенело, не выдержал, уткнулся лбом в стену и прикрыл глаза, желая унять головокружение.

Зря.

Очнулся в тишине и темноте. Сидел на корточках, откинувшись спиной на стену. С одной стороны светилось закрашенное белым окно, с другой лунное сияние проникало в приоткрытую дверь.

Темнота и тишина. Никого.

Никого?!

Я вскочил на ноги и сразу покачнулся, едва не упал, навалился на раковину. Виной тому было не только и не столько опьянение — просто ноги затекли и почти не слушались. Иголками закололо так, что зубами от боли скрипнул, но ещё сильнее резануло осознание собственной никчёмности.

Меня забыли! Забыли!

И виноват в этом только я и больше никто. Напился и всё испортил. Не будет ни ночного купания голышом, ни объятий и поцелуев светловолосой спорщицы. И всего остального, на что так надеялся по дороге сюда, не будет тоже.

Осёл!

Наверное, от избытка чувств долбанул бы лбом о стену, но тут в дверном проёме мигнул отсвет зажжённой на улице спички, следом дуновение ветерка донесло запах табака.

И обрывки — слов.

Получается, уплыли не все? Или никто пока ещё не уплыл вовсе?!

На негнущихся ногах я заковылял к двери, увидел посеребрённый лунным сиянием борт броневика со знакомой эмблемой отдельного научного корпуса и замер на месте как вкопанный, но тотчас опомнился и сместился в сторону, укрылся за простенком.

На лодочную станцию пожаловали мои коллеги!

Вроде бы — ну и что тут такого, но, если разобраться, худшего варианта и придумать сложно. Теперь, немного протрезвев, понимал это со всей отчётливостью.

«Никакого алкоголя! Он для вас под строжайшим запретом!», — заявил Дыба в прошлый понедельник, а я ведь, помимо всего, прочего ещё и в самоволке!

Если незаметно проберусь в комнату и успею проспаться к утру, отделаюсь нагоняем за опоздание на вечернее построение, но в случае задержания патрулём делу точно дадут официальный ход. Об отработке проступка манекеном тогда останется только мечтать. Могут ведь и в благонадёжности усомниться!

И на снисхождение коллег рассчитывать по меньшей мере наивно. Загребут и оформят. А выход из туалета единственный и мимо никак не проскользнуть. Окно если только на другую сторону выходит, но оно точно не открывается…