Из окна моего номера видны две примечательные особенностиКолорадо-Спрингс – две из трех, которые привели меня сюда. После захода солнцагородок словно танцует в огнях электрического света. На улицах горят высокоподвешенные фонари; в каждом доме ярко лучатся окна, а в «даунтауне» – деловойчасти города, на которую, собственно, и выходят мои окна, – многиемагазины, конторы и рестораны выделяются великолепными рекламными вывесками,которые вспыхивают и сверкают в теплой ночи.

Кроме того, за городской чертой на фоне ночного небавиднеется черная громада знаменитой горы Пайкс-Пик, высотой около 15 тысячфутов.

Завтра я совершу восхождение на первые подступы к вершинеПайкс-Пика и постараюсь отыскать третью достопримечательность, которая привеламеня в этот городок.

Вчера вечером я слишком утомился, чтобы делать записи, анынче, в силу сложившихся обстоятельств, буду коротать время в одиночестве, непокидая пределов города. Пользуясь этим удобным случаем, могу без всякой спешкиописать события минувшего дня.

Проснувшись рано утром, я позавтракал в отеле и быстро дошелдо центральной площади, где меня должна была ожидать коляска. Я отдал этораспоряжение письмом перед отъездом из Лондона и, хотя получил подтверждение,был далеко не уверен, что меня встретят. К моему величайшему изумлению, меняждали в назначенное время и в назначенном месте.

Как водится в Америке, мы быстро стали закадычными друзьями.Его зовут Ральф Д. Гилпин; он коренной житель Колорадо. Я зову его Рэнди, а онменя – Робби. Это низкорослый толстячок с пышными седыми бакенбардами,обрамляющими жизнерадостное лицо. У него голубые глаза и загорелая кожа цветакрасной охры, а седая (как и бакенбарды) шевелюра отливает сталью. Он носиткожаную шляпу и невообразимо засаленные штаны. На левой руке у него не хватаетодного пальца. Под облучком коляски он возит ружье, причем, как сам утверждает,заряженное. При всей своей услужливости и бьющей через край доброжелательности,Рэнди относится ко мне с некоторым подозрением, которое я сумел распознатьтолько потому, что не одну неделю провел в Штатах. Большую часть времени,которое занял подъем на Пайкс-Пик, я потратил на то, чтобы уяснить возможнуюпричину такого недоверия.

По-видимому, оно возникло в результате стеченияобстоятельств. Из моего письма Рэнди вынес впечатление, что я, подобно многимприезжим, собираюсь искать в этих краях золото (отсюда я заключил, что в горахнемало богатых золотых жил). Однако потом он несколько разоткровенничался исообщил, что приметил меня, когда я только переходил через площадь, нопоначалу, глядя на мою одежду и манеру держаться, принял меня за священника.Золото – это понятно; церковнослужитель тоже вписывался в его картину мира, носочетание того и другого не умещалось у него в голове. А когда этот странныйбританец потребовал, чтобы его отвезли в высокогорную лабораторию, пользующуюсядурной славой, дело приняло и вовсе непонятный оборот.

Так и получилось, что Рэнди стал относиться ко мне сопаской, и у меня не было возможности его успокоить: ведь моя истиннаяпрофессия, как и цель поездки, тоже лежит за пределами его понимания!

Дорога к лаборатории Никола Теслы представляет собой чередукрутых и пологих подъемов на восточном склоне гигантской горы; сразу за чертойгорода начинается густой лес, который расступается примерно через милю,открывая взору скалистый пейзаж с редко разбросанными высоченными елями. Квостоку тянулись необъятные просторы, но местность с этой стороны оказаласьнастолько плоской и однообразно возделанной, что не давала, в сущности, никакихповодов для восхищения.

Часа через полтора мы достигли безлесного плато насеверо-восточном склоне. Я заметил немало свежих пней, свидетельствующих о том,что все здешние деревья недавно пошли под топор.

В центре этого неприметного плато – совсем не такогообширного, как я ожидал, – находилась лаборатория Теслы.

– Ты сюда по делам, Робби? – спросил Рэнди. –Ну, смотри, держи ухо востро. Люди поговаривают, тут нечисто.

– Опасности меня не страшат, – твердо заявил я.

Мы быстро сторговались насчет обратной дороги. Я понятия неимел, как поступает сам Тесла, когда ему нужно съездить в город, и хотел бытьуверенным, что смогу беспрепятственно вернуться к себе в отель. Заверив меня,что у него тоже есть поблизости дело, Рэнди обещал подъехать к лаборатории вовторой половине дня и дождаться моего появления.

Коляску он остановил поодаль от здания: мне пришлось идтипешком добрых четыреста-пятьсот ярдов.

Лаборатория представляла собой сооружение из голыхнекрашеных досок, которое несло на себе многочисленные приметы скоропалительныхрешений. Создавалось впечатление, будто разнообразные мелкие пристройки сдвускатными крышами добавлялись от случая к случаю, уже после возведенияглавного корпуса: крыши имели разный наклон и сходились на стыках под самымипричудливыми углами. Крыша главного корпуса поддерживала (или пропускала снизу)массивную деревянную вышку для подъема тяжестей, а над одной из боковых крышвиднелся другой подъемник, размером поменьше.

В середине здания вертикально вверх поднимался металлическийшест, диаметр которого плавно уменьшался с высотой; можно было бы сказать, чтошест сходится в точку, если бы на его конце не располагалась большаяметаллическая сфера. Слегка раскачиваемая легким горным ветерком, она сияла вярком свете утреннего солнца.

По обе стороны дороги прямо на земле размещалось несколькотехнических устройств неизвестного мне назначения. В каменистую почву быловбито множество металлических стержней, некоторые из них соединялись междусобой изолированными проводами. Возле главного корпуса находилось деревянноестроение со стеклянной стенкой, через которую я разглядел измерительные илирегистрирующие приборы.

Вдруг я услышал оглушительный треск, и внутри зданияослепительно полыхнула череда устрашающих вспышек: белых, бело-голубых ирозовато-белых, повторяющихся беспорядочно, но быстро. Столь могучими были этивзрывы света, что они не только пробивались сквозь пару окон, находившихся вполе моего зрения, но и высвечивали мельчайшие трещинки и отверстия в материалестен.

Должен признаться, в тот момент моя решимость сильно поколебалась,и я даже оглянулся, чтобы посмотреть, остается ли еще Рэнди со своим экипажем впределах досягаемости. (Как ветром сдуло!) А сделав еще пару шагов, я совсемпал духом, потому что обнаружил перед собой рукописный плакат, укрепленный настене у главного входа:

ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!

Вход строго воспрещен!

Пока я раздумывал над этой надписью, электрические разрядыугасли так же внезапно, как и вспыхнули, и это показалось мне добрымпредзнаменованием. Я забарабанил кулаком по двери.

Через несколько секунд дверь открыл Никола Тесла собственнойперсоной. Всем своим нетерпеливым видом он показывал, что его, занятогочеловека, бесцеремонно оторвали от важного дела. Это было неудачное начало, ноот своих намерений я не отступился.