Тхан нахмурился:

— В прошлый раз твое присутствие там закончилось демоном. Я не смогу вызвать тебя, если это повторится, ты же знаешь.

— Не повторится.

— Уверена, что ты справишься с империей и без Джина, дорогой, — все таким же сладким голосом добавила Сунан. — А мы с Мином тебе поможем.

На кислом лице Тхана читалось, что он не в восторге от предложенной помощи.

— Не будем обсуждать дела за завтраком, матушка, — примирительно ответил он.

Императрица бросила короткий злой взгляд в сторону пасынка, словно это он был виновен в недоверии сына к матери.

— Свадьба, — промурлыкала она. — Ах, вам, мужчинам, не понять, какую магическую власть над женскими сердцами имеет это слово. Жду не дождусь, когда познакомлюсь со своей невесткой. Надеюсь, Тэруко сумеет стать мне дочерью, как Джин стал сыном.

Ее пасынок только улыбнулся. Он уже забыл, когда последний раз у Сунан получалось задеть его за живое, но она не оставляла попыток.

— Уверен, так оно и будет, Сунан-хальмони, — легко согласился он.

Мачеха дернулась, словно ей отвесили пощечину. Вежливое обращение, которое обычно использовалось при разговоре с пожилыми женщинами, прозвучало для нее — упорно и успешно сражающейся со старостью — прямым оскорблением. При этом даже самый строгий наблюдатель не смог бы обвинить принца в непочтительности, раз уж императрица сама минутой раньше назвала себя матерью Джина.

Джин вертел в руках чашку с уже остывшим чаем и смотрел, как она стискивает побелевшими пальцами палочки в руках. Он не чувствовал злорадства. Только уже привычное удивление — почему она продолжает эту войну? Он десятки раз предлагал ей мир — ради отца, ради Тхана и просто потому, что не видел смысла тратить силы на такое бесполезное занятие.

Должно быть, эта вражда привносила остроту и смысл в сонное существование императрицы. Кроме Джина, никто не осмеливался бросить Сунан вызов.

Сунан. Красивая и ядовитая, словно змея. В детстве Джин боялся ее, а когда вернулся из монастыря, понял, что теперь уже мачеха опасается его. Опасается и ненавидит.

— Я тоже люблю свадьбы, матушка, — прозвучал над столом угодливый голос Мина. — Всю эту роскошь, фейерверки, прекрасные костюмы. Как можно не любить праздники?

Начальник дворцовой стражи, который на каждое торжество становился от недосыпа похожим на панду, мог бы многое рассказать о своей любви к праздникам, но по этикету ему не полагалось присутствовать за завтраком императорской семьи. Джин, для которого пышные приемы тоже были скорее нелегкой работой, разделял точку зрения старого вояки, однако вслух только дипломатично заметил:

— Праздники бывают довольно утомительными.

Мин зевнул, аккуратно прикрыв нижнюю часть лица расписным веером.

— Портной расшивает мне жилет из шелка, пламенно-алого, как кровь. Если свадьбу объявят к осени, он как раз успеет закончить.

— Алого? — хмуро, с нажимом, переспросил Тхан. — Как пламя? С золотым муаром?

Над столом повисло напряженное молчание. Пламенно-алый с золотым муаром — цвет императора, только он имеет право надевать одежды этого оттенка на празднества. Их шьют из редчайшего шелка муга, который дают шелкопряды особой породы. На солнце он отблескивает золотом. Под страхом смерти прочим жителям Самхана запрещено носить одежды из этой ткани.

Глупость? Намеренная дерзость? Или намек придворным… вот только на что?

Джин вгляделся внимательнее в младшего из принцев Аль Самхан. Длинноволосый и изящный, словно девица, чересчур уж женоподобный. Мамин любимчик. В детстве он отличался трусостью и подлостью, а повзрослев, стал до невозможности слащав и улыбчив. Но отчего-то в полных лести речах младшего брата Джин всякий раз ощущал неистребимый привкус лицемерия.

Наследник отложил в сторону палочки и продолжал сверлить Мина злым взглядом. Тот залился смехом, сложил веер и вскинул руки в жесте примирения.

— Там будет много бирюзы в вышивке, братец! Да и оттенок совсем другой. Хочешь, покажу после завтрака?

— Ах, дорогие мои, я надеюсь, вы не станете спорить из-за одежды, как придворные дамы, — вмешалась Сунан, укоризненно покачивая головой.

— Не станем, матушка, — заверил ее Мин. — Конечно же не станем, все это просто милая шутка.

Его смех никто не поддержал.

Тхан послал Джину вопросительный взгляд. Тот коротко мотнул головой: «Не сейчас». Случайная это была оговорка или намеренная провокация, ссориться на глазах у слуг — последнее дело.

Любимый брат. Тоже рыжий и зеленоглазый — фамильная масть Аль Самхан. Всего на два года младше Джина, а кажется — на все пять. Свалившееся бремя правления словно ободрало с наследника налет мужественности, оставив растерянного юнца.

Вечный соперник и лучший друг. Маг и воин — уже три года, как Тхан возглавляет войска империи. Блистательная победа Самхана в огненной долине — его заслуга. Умеет подбирать верных и толковых людей, чувствует ложь, прямолинеен, но не глуп. Он будет хорошим императором, если успеет научиться править. Отец слишком берег его… или слишком боялся доверить контроль над империей хоть кому-то.

Он перевел взгляд на место во главе стола. Сегодня оно пустовало, и в этой пустоте было что-то вызывающее, неуютное.

Самханский двор лихорадило. Джин ловил на лицах приближенных отблески терзавших их страхов, надежд и сомнений, связанных с внезапной болезнью императора. Потому готовился к отъезду с болью в сердце. Оставлять неопытного брата наедине с этим гадючником ужасно не хотелось.

— Тебе правда так необходимо ехать? — спросил Тхан, когда они остались одни после завтрака.

— Да. Служба безопасности Оясимы накрыла нашу резидентуру. Тюрьмы избежали всего несколько агентов, и не из тех, кому я бы доверил серьезную работу. Придется восстанавливать все с нуля. Два года псу под хвост. — Он в упор посмотрел на брата. — Сам понимаешь, Благословенные острова не тот сосед, которого можно оставить без внимания. Кроме того, меня ждут как посла и жениха Тэруко. Мы не можем это отложить.

— Понятно — разведка, невеста. — Тхан скривился. — И одна хорошенькая девица, ведь так?

Джин вздрогнул.

— Откуда ты знаешь? — Вгляделся в лицо брата. — Отец?

— Кто же еще?

— Она здесь ни при чем.

— Кому другому будешь рассказывать. Ты поспорил с отцом из-за нее!

«И чуть не убил его этим», — повисло в воздухе невысказанное окончание фразы.

Болезненно кольнуло чувство вины, в душе беспокойно шевельнулся демон. Джин глубоко вдохнул, очищая разум от лишних эмоций.

— Причина моего отъезда не в девушке. Я действительно должен быть в Оясиме как можно скорее, и тебе это известно лучше, чем кому-либо другому. К тому же, — с тайной горечью добавил он, — я все равно опоздал избавить ее от мидзуагэ.