Она снова вспомнила Джина. Сильные объятия, жесткие рыжие волосы под пальцами, поцелуи, от которых кожа горит огнем, а голова становится легкой и бездумной.

Но образ самханца в мыслях побледнел и растаял, вытесненный иным. Полыхающие синим огнем глаза, стальные пальцы, до синяков стискивающие бедра, хриплое рычание «Ми-и-ия»…

В животе сладко заныло, как всегда, когда Мия вспоминала о той ночи и о том, каким властным, но нежным был с ней ее первый мужчина.

Неужели, если бы она согласилась на выкуй, Акио стал бы иным? Жестоким садистом, получающим удовольствие от страданий беззащитного? Она перебрала мысленно все свои столкновения с Такухати. С того самого первого раза, когда он выделил ее среди толпы майко и приказал ублажать себя, а она не подчинилась.

Акио был настойчив, временами резок и груб. Все в его манере держаться и поведении требовало беспрекословного повиновения, иной раз девушке казалось, что он хочет ее полностью поработить, присвоить себе, контролировать каждый ее вдох.

Но он никогда не был жесток с ней.

Мия моргнула. На полированное тело цитры упала капля. И еще одна рядом с первой. А струны все так же звенели — негромко и печально.

Практичный и циничный обряд продажи невинности кроме вполне понятной финансовой выгоды таил в себе немалую пользу, приучая майко к специфике будущей профессии во всей ее неприглядности. Акио Такухати, превратив ночь мидзуагэ в ночь любви, оказал девушке сомнительную услугу.

Мия так и не узнала, был ли рассказ Асуки правдой. Новость о гейше, отказавшейся стать наложницей даймё Такухати, мгновенно облетела весь «квартал ив и цветов», на Мию бегали поглазеть из дальних чайных домиков, разве что пальцами не тыкали. Незаметно расспросить кого-то в таких условиях было немыслимо. А спрашивать не таясь — выставлять себя полной дурой.

Впрочем, девушка и так чувствовала себя дурой. Чем дальше, тем больше. Казалось, весь чайный домик над ней смеется. Асука пыталась поговорить с ней после скандала, но в ее вроде бы сочувственном голосе Мие почудилась неприкрытая издевка.

По рядам гейш пробежал взволнованный шепот. Мия подняла голову, наткнулась взглядом на того, кто занимал сейчас все ее мысли, и от неожиданности слишком резко дернула струну. Та оборвалась, больно хлестнув но пальцам.

Тишина рухнула на комнату, словно обвал в горах на головы неудачливым путникам. Смяла, погребла под собой звуки. Даже юнец в углу замолчал, подавившись очередной сальной остротой. Гейши, вытянув шеи, смотрели то на Мию, то на Акио, стараясь не пропустить ни одного жеста или взгляда, чтобы было потом что обсудить. Когда еще встретится такое развлечение?

Большинство опытных работниц «Медового лотоса» всю неделю авторитетно повторяли, что в ближайший год Акио Такухати в чайном домике не покажется. Он и раньше нечасто захаживал, а уж после такого унижения…

И вот он здесь. Всего неделю спустя. Ровно в первый день работы оскорбившей его девицы.

Что сделает генерал?

Мия почувствовала, как краска стыда заливает ее лицо. Смотреть на Акио было неловко. За прошедшую неделю она успела прочувствовать и осознать все последствия своего отказа. Подобное пренебрежение было позорным для любого мужчины. Но для даймё и главы одного из старейших родов Оясимы это было настоящим унижением.

«Простите меня, — прошептала Мия одними губами. — Пожалуйста!»

Он отвернулся. Прошел мимо нее, как мимо пустого места, дернул за рукав первую подвернувшуюся гейшу — ею оказалась радостно вспорхнувшая навстречу Такухати Асука — и бросил в пространство:

— Домик на ночь!

На лисьем личике Асуки расцвела довольная улыбка. Уже в дверях гейша обернулась. И Мие почудились в изгибе ее губ насмешка и злое торжество.

— Вы сегодня чем-то озабочены, мой господин?

Акио промолчал, сдерживая раздражение. Он уже жалел, что взял именно Асуку. Да, она лучше других гейш знала, как доставить ему удовольствие. Но ее болтовня в постели после секса всегда утомляла генерала.

Он лежал на спине, закинув руки за голову, и ощущал смесь злости, презрения к себе и неудовлетворенности. Злость сопровождала его всю последнюю неделю, а презрение поселилось в душе в тот миг, когда даймё обнаружил, что ноги сами привели его к воротам «Медового лотоса».

Он уже собирался развернуться и уйти, как делал это три предыдущих вечера, но потом вспомнил, что сегодня должен быть первый день работы новоявленных гейш, выругался, сплюнул и вошел внутрь.

Мия сидела у стены с цитрой на коленях. Отчего-то при взгляде на нее Такухати почувствовал облегчение, тотчас сменившееся бешенством. Ее полный ужаса взгляд и шепотки со стороны прочих шлюх — все это мгновенно напомнило о давешнем унижении. С трудом сдерживая ярость, он выхватил из толпы женщин первую попавшуюся и удалился в надежде, что ласки опытной гейши помогут утолить снедающие душу тоску и голод.

Не помогли.

— Господин желает чего-нибудь еще?

Ладони с длинными ухоженными ноготками погладили его по груди. Асука потерлась щекой о плечо, целуя и ласкаясь, спустилась ниже, коснулась губами члена…

Акио вспомнил испуганный взгляд Мии. Чего она боялась? Ждала, что он будет мстить? Дурочка. Да он и не подойдет к ней больше! Пусть маленькая шлюшка отдается любому, кто заплатит, если даймё Эссо недостаточно хорош для нее!

В памяти всплыло обещание Горо Асано купить Мию позже. Будущий тесть — большой ценитель свежего мясца — особенно любил таких вот нежных, совсем юных девочек, похожих на не до конца раскрывшийся бутон. Конечно, он не пропустит Мию.

От воспоминания о ее обнаженном теле — округлых бедрах, маленькой груди с бледно-розовыми сосками, о том, как сладко и жалобно она вскрикивала, когда Акио входил в нее, мгновенно пришло возбуждение. Асука довольно замычала и задвигалась быстрее.

Мия… почему он вообще продолжает о ней думать? Почему не может выкинуть из головы девку, которая унизила его?

Маленькая стерва, обманчиво-невинная, лживо-покорная, но себе на уме. Она ведь прекрасно понимала, что делает, когда оскорбила его прилюдным отказом! Он прочел это в ее полных ужаса глазах.

Зачем? Ради чего? Неужели Акио был ей настолько противен?

…быть может, как раз сейчас, в этот момент, Мию покупает какой-нибудь похотливый старик или один из тех двух юнцов, которых Акио мельком заметил в комнате…

Он отпихнул усердно двигающую головой Асуку, вскочил и начал одеваться.

— Господин… куда вы, господин?

— Не твое дело.

Чтобы смягчить грубость своих слов, он оставил ей на столике горсть серебряных монет, но Асука словно и не заметила подачки. Закусив губу, она со странной гримасой следила за тем, как генерал оправляет одежду и уходит, не удостоив на прощанье женщину, с которой только что был близок, даже взглядом.