Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Дяденька Любочад!
Всадник так и подпрыгнул в седле! Ошеломленно присмотрелся кней, потом неуверенно позвал:
– Звениславка, да никак ты?
– Я, я! – откликнулась она. – Я, дяденька!
Вконец сбитый с толку, дядька Любочад не придумал ничеголучше, чем спросить:
– А у них-то что делаешь, пропажа?
Звениславка ответила с радостными слезами:
– Домой еду…
Халльгрим опустил приготовленный для расправы кулак. Онпочти не смыслил по-словенски, но всё было понятно и так. Ас-стейнн-кивстретила друга, и теперь не имело значения, сколько придётся выложить этомугардцу в набрякшем от дождя плаще. Теперь можно было не бояться, как быдобровольные помощники не бросили корабли посреди дремучего леса или, чегодоброго, не решились вместо помощи на разбой.
Любочад между тем вложил пальцы в рот, свистнул – отколь нивозьмись, стремя в стремя с ним выросло двое парней на таких же, как у него,выносливых широкогрудых конях. Он им что-то сказал. Парни согласно кивнулилохматыми головами, потом повернули коней и скрылись. Любочад осталсясопровождать корабли.
Улеб посматривал на всё ещё сомкнутый кулак Виглафссона ипотихоньку прикидывал, до какого ряда лодейных скамей этот кулак едва его недонёс. И благодарно поминал про себя Сварога, покровителя мастеровых людей…
Жестоко обидели востродонную морскую птицу.
Сняли, скомкали широкое полосатое крыло, опустили мачту.Свернули зубастому дракону длинную беззащитную шею… А после и выпотрошили: всё,что с самого Торсфиорда сберегалось в трюме от жадных вражеских рук, всё этотеперь вытащили наружу, навьючили на терпеливые конские спины.
И вот артельщик Любочад привстал в стременах:
– Волос-богач да соблюдёт… а ну навались!
Ноги и копыта разом упёрлись в землю – люди и кони разомнатянули верёвки. Заскрипели дубовые катки… чёрный корабль медленно выполз наберег, покидая негостеприимную рыжую Вытегру. И двинулся вперёд, по просеке,под дождём.
За ним, помедлив на подъёме, выбрался пёстрый корабль ХельгиВиглафссона. И последним – изуродованный перестройками красный драккар, отнятыйу конунговых людей…
Медленно вращались тяжёлые катки. Мокрая трава путалась вногах. Ползла из-под сапог скользкая земля. Просека карабкалась на каменистыехолмы, потом начинала спускаться, и люди подпирали плечами беспомощнокренившиеся корабли, уговаривая их не бояться непривычной дороги.
Мореходы и артельщики трудились бок о бок. Кто не зналязыка, помогал себе жестами. Общая работа сближает: словене, халейги, корелыпонимали друг друга как давние друзья.
Женщины шли рядом с кораблями. Вели за руки детей. Неотпускали их от себя ни на шаг. Раненых везли вместе с поклажей – на лошадях.
И где-то там, далеко за спиной, по мутной Вытегре, распушивнабрякшие перья, кружился-плыл вниз по течению принесённый в жертву петух…
Из всех взятых в бою один Бёдвар сумел впрячься в общуюработу. Широкой грудью налегал он на канат, и толстая жила на лбу вздрагивалаот натуги. Единственный глаз угрюмо светил из-под повязки… А впереди Бёдварашёл сам Халльгрим вождь. Вот уж кого не обошли милостью боги, дарующие силу!Лямка за плечами сына Ворона готова была загудеть струной, смоченная дождёмодежда курилась на холодном ветру.
А рядом с Бёдваром, опираясь на самодельный костыль, упрямоковылял Эйнар. Он еле тащил непослушные ноги. Ему бы ехать на лошади, но какоетам – шёл Бёдвар, следовало идти и ему.
– Эй, Утопленник! – обернулся к немуХалльгрим. – Поди-ка сюда!
Эйнар нахмурился – не много радости было ему, знавшемуРунольва, спешить на зов Виглафссона! Однако суковатая палка расторопнеезашуршала травой, потому что старые времена миновали.
Когда они поравнялись, Халльгрим сказал ему:
– Почему идёшь? Ещё растянешься посреди дороги.
Эйнар сердито ответил:
– Твоя правда! Однако не лучше мне было в тот день,когда твой брат бросил меня в море!
Халльгрим поправил на себе лямку:
– Я давно хотел узнать, как ты спасся тогда. Расскажи!
Эйнар пожал плечами:
– У нас как раз перед тем оторвало от кормы лодку… Мнеповезло, я вычерпал из неё воду и принялся грести…
Халльгрим сказал ему:
– Надо думать, тогда-то ты понял, сладко ли мне было увас на форштевне. Я слышал, в тот день к вечеру пошёл снег. Как же ты поймалсвою лодку?
– Жить хотел, – ответил Эйнар. – Вот ипоймал…
Звениславку вёз на своём коне сам дядька Любочад.
– А ведь и искал же тебя твой Мстиславич! –говорил он ей, тихонько покачиваясь в седле. – На что уж тут у насглухомань, так и сюда добрался. С Олегом, воеводой белозерским, приходил.Убивался по тебе. И на что ты ему, конопатая, сдалась? Я-то, старый пень, всёна Радима ему наговаривал. А тебя, значит, купцы? И в мешок?
Она отвечала с улыбкой – теперь-то можно было улыбнуться:
– И в мешок. Немцам в Ладоге продали. А те к себеповезли, да сами не доехали.
Любочад смотрел на неуклюже переваливавшиеся лодьи.
– Хороши кораблики… Вот только плавали долго,отяжелели. У нас тут давеча вагиры свою снекку тащили, так она куда легче шла,а ведь не меньше будет! Тоже в Белоозеро побежали. К Олегу!
Облака сочились мелким дождём, ветер свистел и стонал,размахивая ветвями деревьев. Голоса людей терялись в тяжком скрипе катков.Викинги недоверчиво косились на лес… Никого не боявшиеся в море, здесь оничувствовали себя голыми. Нетерпеливо смотрели вперёд: скоро ли вода? Даже вовсечужая. Даже такая, по которой не доберёшься до дома. Спустить с берега драккары– и пускай лезут, кому охота…
– Что через Ладогу-то не пошли? – потихонькусмеялся Любочад. – Рюрика забоялись? Ну, ну… Рюрик, он и есть Рюрик, однослово, сокол яростный. У нас тут раньше как лето, так спасу не было от свеев дадатчан. Теперь тихо!
– За что ж не любят его? – спросилаЗвениславка. – Сама слыхала, бежью люди бегут…
– А за что любить? – удивился артельщик. –Всего ничего в Ладоге живёт, а насолил всем. Он же у себя за морем с дружинойразговаривать привык. Дружине что – куда он скажет, туда и гребёт! А тут вече…Позвали свеев гонять, в Ладоге посадили, а он, того и гляди, весь Верх к рукамскоро приберёт…
Корабли ползли дальше, неторопливо ступал привычный конь, иЛюбочад наказывал:
– Домой приедешь, батьку за меня поцелуй. Привет ему иМстиславу-князю от старого Любочада. А Вышате Добрыничу скажи, пускай с лодьямипоторопится. Любочад, скажи, спрашивал, что-то припозднился он в нынешнем году.