— Да ладно тебе, — сказал я. — Позови ещекого…

— Кого? — спросил он безнадежно. — Всеразошлись… Эй, Алёна!

Алёна уже шла с сумкой через плечо к выходу. Тимур крикнул:

— Алёна, выручай! Мы тут втроем решили было по бабам,но Роман и Тарас увильнули, подлецы. Остались только мы с шефом, нужен третий.Будь третьим, умоляю!

Она посмотрела на него с удивлением.

— С какой стати?

Он упал перед нею на колени.

— Неделя была жуткая, стрессовая! Сегодня пятница, такхочется отдохнуть, оттянуться… Пойдем, Алёнушка, умоляю!.. Иначе нам с шефомпридется туго.

Она посмотрела на меня, я криво улыбнулся.

— А что там будет? — поинтересовалась она.

— Три сладкие кошечки для утех, — сказал Тимурторопливо, — а главное, можем отдохнуть и пообщаться друг с другом не вэтом пыточном подвале с двумя сотнями компьютеров, от которых схожу с ума!

Она подумала, поморщилась, но кивнула:

— Ладно. Но если покажется скучно, слиняю.

— Сработало! — заорал Тимур ликующе. —Спасибо, Алёнка! Ты всегда нас выручала!.. Всегда и во всем!

На стоянке Алёна посмотрела на «лексус» Тимура и на мой «хаммер»,сказала рассудительно, что девушке с ее ростом и особенно бюстом большеподходит «хаммер». Тимур уличил, что она хочет подлизаться к шефу, Алёнасказала, что открыл Америку, а как же иначе, всю дорогу только и будет делать,что лизать. Тимур сделал вид, что обиделся, и вырулил со стоянки на большойскорости с такими заносами, что едва не расцарапал о ворота крылья.

На ближайшем светофоре нам зеленый, но парочка пешеходовметнулась чуть ли не под колеса, я едва успел вывернуть руль, выругался:

— Сволочи обкуренные!

Алёна хихикнула:

— Шеф, ты так далек от народа…

— В чем? — огрызнулся я.

— Народ спешит к вокзалу, — сказала она. — Тыне заметил, как они одеты? Отпускники…

— Идиоты, — прорычал я.

Она сказала безмятежно:

— Шеф, take it easy. Тебе дать волю, перебьешь половинунаселения.

Я удивился:

— Что, я такой милосердный? Я бы перебил куда больше.

— Сейчас разгар лета, — напомнила она, —масса народа еще прикидывает, куда двинуться летом «от-ды-хать», а масса ужетам, в Турции, на Кипре, в Африке, Среднеземноморье, Арабских странах, Израиле…

— На хрена? — спросил я.

Тонкая улыбка тронула ее красиво очерченные губы.

— Для самоутверждения, для чего же еще? Дескать, и я,как все люди, нормальный, вот и справка, в смысле — фотки, где я на фонепирамид, верблюдов и Стены плача.

Мы пронеслись мимо длинного ряда припаркованных у мрачногоздания сверкающих, как драгоценности, автомобилей, среди которых шестисотые«мерсы» выглядели серыми утками рядом с красавцами «бентли», «роллс-ройсами» и«мазератти», а через пешеходную дорожку раскорячился громадный ящик из толстогометалла, похожий на опрокинутый вверх дном танк без гусениц и башни: соблупившейся краской и поржавевший по краям. Мусорная горка уже начинаетпересыпаться через край…

По авторадио жизнерадостно толкали какую-то рекламную хрень,но я вспомнил, что дебильную рекламу делают не дебилы, а для дебилов, ипереключил на спокойную музыку, но там тут же начались рассуждения ведущих, чтоныне за высокими моральными устоями жизни не видно, потому надо жить проще…

Алёна произнесла с милой улыбкой:

— Рецепт всеобщего счастья: расстрелять всехнесчастных.

Я буркнул:

— Это ты к чему?

— Да просто вам хочется, — сказала она, —решать все быстро и просто. Вот сейчас обсуждают две мировые проблемы:голодающих и бездомных, а я бы по «методу Владимира Черновола» скормилабездомных голодающим. И все решение проблемы!

Я фыркнул:

— Уже и название придумала?

— Я же систематик, — напомнила она.

— Не надо их решать, — сказал я уверенно. — Ибездомные, и голодающие… гм… В общем, это из тех проблем, которые решатся сами.

— Как?

— Наступит сингулярность, — сказал я. — И всепеременится.

— Когда?

— Скоро, — ответил я. — Все говорят отридцатом годе.

Я добавил газу, мотор взревел, машина успела проскочить нажелтый за долю секунды до того, как загорелся красный. Надеюсь, камеры непокажут чрезмерную выше чрезмерного, в смысле, штраф налагают на тех, ктопревысил на десять выше разрешенной, а я обычно ухитряюсь держать навосемь-девять.

Алёна искоса взглянула на мое довольное лицо.

— А что, — спросила она нейтрально, — ты вэто веришь?

— В сингулярность?

— В сроки.

Я помрачнел, Алёна не просто коснулась больного места, астукнула по нему молотком. Всем нам приятно слышать приятные вещи, анеприятные… ну, понятно. И чем приятнее новость, тем приятнее и человек, еерассказавший. Ну вот сказал кто-то из ученых, что бессмертие и сингулярностьбудут достигнуты в две тысячи пятидесятом, — мы все обрадовались. Затемпришел другой, тоже профессор и специалист, сказал, что бессмертия достигнем вдве тысячи сороковом, то есть еще на десять лет раньше — мы возликовали.

Ну, а потом кто-то из ученой братии сказал, что бессмертия,сингулярности и всего-всего достигнем в две тысячи тридцатом. Это всех наспривело в восторг. Всего-то рукой подать! И с тех пор мы повторяем только этуцифру. Две тысячи тридцатый год — век сингулярности. Век полной победы надприродой, век победы над всем-всем.

Две тысячи тридцатый — это потому, что двадцатый годназывать просто неприлично. Ребенку видно, что в двадцатом будет все то же, чтои в этом году. С мелкими улучшениями.

— Знаешь, — сказал я с досадой, — умеешь тыговорить гадости. Как-то даже неловко после этого просить тебя отсосать,дорога-то длинная…

Она улыбнулась:

— А мне это зачем?

— Да надо же тебя чем-то занять, — объясниля. — Не фокусы же тебе показывать!

Она победно усмехнулась:

— Как видишь, шеф, я опередила. Своевременно принялапревентивные меры.

— С твоими превентивными, — пробурчал я, — уменя потенция не восстановится и там, в особняке Тимуровой подружки.

— Девочки постараются, — заверила она. — Атак, конечно, мужчины вечно залетают в облака. Я провела коротенькую выборку поинету и увидела, что в скорую сингулярность верят восемьдесят три процентамужчин и семнадцать — женщин. Мужчины не хотят знать, что, если им хочетсясингулярности как можно быстрее, вот прямо сейчас, она не случится раньше, чемможет случиться.