Она рассуждала верно и строго, я слушал угрюмо и с неохотой.Да, конечно, все мы знаем по жизненному опыту, что все запланированноеслучается с ба-а-альшим опозданием. Стройки затягиваются, в смету никто неукладывается, и постоянно просят деньги еще и еще. Вот сейчас перескочили черезмост, ничего вроде бы нового, три таких же моста есть выше по течению и столькоже ниже. Но все-таки вместо года этот строили два, все деньги истратили впервый год, потом добавляли еще трижды, из-за чего в мэрии даже затеялирасследование…

Увы, сингулярности не будет в тридцатом году даже в случае,если бы все расчеты показали на тридцатый. Но к черту расчеты, когда имеем делос желанием. Потому умом и я не жду бессмертия и сингулярности в тридцатом году,но если не умом, то…

— А когда человечество жило умом? — спросиля. — Даже то, что называем умом, всего лишь развитый инстинкт, которыйобслуживает наши глубинные рефлексы, темные и звериные…

Она помотала головой:

— Не подводи базу. Все равно сосать не буду. Ксингулярности наверху отношение трезвое. Я имею не наш верх, где выше корыничего нет, а верхушку общества. Это мы, ждущие ее в две тысячи тридцатом,посмеиваемся над прогнозами крупных ученых. Те говорят, что через три тысячилет у человека срастутся на ноге большой и указательный пальцы или что черезсто тысяч лет люди достигнут трехметрового роста. Да, хрень, понятно. А ещеученые!.. С другой стороны, наше правительство, да и не только наше, принимаетпланы по развитию инфраструктуры по пятидесятый год, планирует к сороковомугоду достичь такого-то объема нефти и газа, меди, угля… Это что, просчет?Непонимание реалий?

Она требовательно посмотрела на меня, и, хотя я занят былтем, что играл в шахматку, перестраиваясь из ряда в ряд и обгоняя менеерасторопных, вынужденно подтвердил:

— На Западе тоже принимают похожие планы. И что, у нихнет кучи советников, которые могли бы сказать: ребята, что за хрень, втридцатом году мы уже станем энергетическими существами? Нам не нужны будут нинефть, ни газ!.. Каждый из нас будет носить в себе термоядерный реактор… да чтотам этот примитивный термоядерный, сингуляр будет чем-то особым, намного-намногоболее продвинутым! Даже не можем и приблизительно вообразить, какими мы станем!Но, опять же, неужели в правительстве нет таких людей, которые понимают? Ноесли принимают планы по добыче нефти в пятидесятом году, то есть только дватолкования. Либо все ученые, в том числе и занимающиеся сингулярностью,говорят, что она не случится в указанные оптимистами сроки, либо… нас надувают.Населению лучше не знать про грядущие страшные перемены.

— А они, — сказала она медленно, — не простострашные. Они — ужасающие.

Я вздохнул и пробормотал:

— Ну все-все! Ты меня добила. Теперь даже если самапредложишь отсосать, откажусь.

Она довольно улыбнулась:

— Все-таки я умница.

— Вот потому и предпочитаем дур, — сказал я.

Впереди автомобили начали резко притормаживать и ползлимедленно и осторожно, а потом так же резко набирали скорость. Я заметилмигающий маячок на обочине дороге, тоже сбросил скорость, мимо гайцевпромчаться на скорости в сто сорок, когда знак восемьдесят, это слишком уж, но,когда подъехал ближе, с разочарованием и злостью увидел дорожный трактор,сволочь, прикалывается, гад, ржет, когда колонна дорогих машин пугливо тормозитпри виде пролетариата…

Далеко впереди автомобиль Тимура сбросил скорость, перешел вправый ряд, а затем его машина съехала на боковое шоссе, узкое, всего в двеполосы, а еще минут через пять свернула на проселочную.

Мы двинулись следом, и, хотя сбросил скорость до минимума,нас бросало из стороны в сторону, трясло, машина едва не переворачивалась. Поднашими ногами стонало, скрипело, жаловалось, ныло, дребезжало, на панели то идело выпрыгивало тревожное сообщение о неисправностях, но я уже привык, чтохрупкий организм зарубежника так реагирует даже на местный бензин, игнорировал,а Алёна уперлась руками и ногами, словно мы участвуем в соревнованиях по багги.

Ряд коттеджей, выстроенных в едином стиле, уже близко, идорога перед ними не просто хороша, а вымощена дорогой плиткой, но, пока мыдобрались, я сто раз вспомнил о двух российских бедах и множестве модификацийэтих бед.

«Лексус» Тимура подкатил к воротам, бесшумно началаподниматься между двух каменных колонн сплошная металлическая стена, довольнотолстая, танком не прошибить, но исчезала наверху под небольшим козырьком, толи сдуваясь, то ли накручиваясь на палку, как мокрое белье.

— Нанотехнология на марше, — пробормотал я. —И всегда первыми пользуются кто?

Алёна улыбнулась:

— А пластической хирургией первыми воспользовались самихирурги?

Мы въехали вслед за Тимуром, в это время на порогепоказалась красивая обнаженная женщина с огненно-красными волосами.

Из «лексуса» донесся хохоток Тимура и его голос:

— Фразу, будто полуодетая женщина возбуждает мужчинубольше, чем голая, придумали сами женщины, чтобы оправдать перед нами страсть кразличным шмоткам! Потому Лена гостей всегда встречает… по-честному.

— Да, — пробормотала Алёна, она очень внимательнорассматривала женщину, — по крайней мере сразу видишь, с чем имеешь дело.

Тимур вылез, сердечно расцеловался с хозяйкой, похлопывая еепо голому заду и хватая за грудь. Лена лучезарно улыбалась нам с Алёной и сразупригласила в дом, где в первую очередь по всем правилам хорошего тона показалатуалетную комнату. Тимур остался обсуждать с хозяйкой некие проблемы, мы сАлёной вошли в отделанное белым с синими цветочками кафелем помещение согромным зеркалом и роскошной раковиной для мытья рук, где на полочкахмножество баночек с кремами, тюбиков, щеточек и масса непонятных мне вещей,если не считать станка «Жиллет» для бритья и коробочки с новыми кассетами длянего.

Во втором отделении комнаты два унитаза, биде и дваписсуара. Я подошел к писсуару, Алёна присела на унитаз, под нею звонкозажурчало.

Я хмыкнул:

— А чего не в писсуар?

— А надо?

— Показалось, что сможешь…

— Смогу, — ответила она независимо, — но такудобнее. Как тебе особнячок?

— Просто чудо, — ответил я искренне.

— Даже мне понравилось, — ответила она. — Ещене поняла, чем, но здесь хорошо. Как я поняла, хозяйка где-то работаетландшафтным дизайнером?

— Я думал, — сказал я, — она фотомодель.

— В прошлом, — сказала Алёна, мне почудилась в ееголосе то ли злорадная, то ли мстительная нотка. — Теперь она в самом делезанимается озеленением коттеджных участков.

— Тогда понятно, — сказал я, — почему такуютно даже во дворе…

Потом мы помыли руки, касаясь друг друга плечами. В зеркалемы одинакового роста, только мое лицо мягче, а у Алёны жестокое и решительноевыражение, будто спрыгнула с десантного вертолета и всматривается сквозьотражение так, словно по ту сторону затаился враг.