Роман пугливо оглянулся на меня, но я промолчал, самомуинтересно, хоть я и держиморда, и он сказал со вздохом:

— Давно пора узаконить было. Геев и лесбиянокузаконили, инцест и скотоложество тоже, а такое простое дело, как раздевание допояса… нам можно, а женщинам — нет?

— Где же равноправие? — поддакнул Тимур.

— Вот-вот, — сказал и Роман, — парень в паркескинет в жаркий день майку — нормально, а женщина — криминал! А в чем разница?Вообще я скидывал майку даже на улице. Никто меня не штрафовал. Я обеими рукамиза равноправие!

Я сказал разозленно:

— Так. Вырубай. Все ясно. Если еще раз включишьобщедоступные каналы — отрублю все на фиг!

Тимур поспешно хлопнул в ладоши, экран погас. В тишине,когда все то ли пристыженно, то ли испуганно повернулись к компам, Романвздохнул:

— Надо же иногда знать, чем простой народ дышит! Длянего ж байму делаем…

Только со временем заметно, какое нужное дело удалосьпровернуть Корневицкому, когда пробил разрешение на создание телеканала «дляумных». Не только меня бесило, когда по всем телеканалам и всюду-всюдуначинается вакханалия по поводу «победы» сборной России по футболу или ещекакой-то хрени, в смысле игре, а не по делу, над такой же сборной Швеции,Люксембурга, даже самой Германии.

Самое отвратительное, что даже президент страны бросает всеважные дела и обращается к футболистам с поздравлениями, а в интервьюрассказывает, как он болел за них, как он горд, как он счастлив…

Когда в офисе об этом заговорили, Тимур возразил:

— Он президент! Должен говорить то, что хочет слышатьобщество. А так ему, может быть, вообще насрать на футбол и на все игры. Игры иесть игры, это для детей и дураков…

Василий Петрович покачал головой:

— Сомневаюсь.

— В чем?

— Что ему так важно мнение народа. Народа давно нет,есть электорат. У нас вообще-то на электорат всегда и традиционно насрать. Ролион не играет. По крайней мере, как в Европе.

— Так что, президент у нас — дебил?

— Судя по тому, что всерьез болеет за футболистов, да.

Тимур сказал нервно:

— Прикидывается! Президенты все прикидываются. Одинпосле выхода на пенсию признался, что детей ненавидит, всех бы утопил, каккотят, но в предвыборной кампании пятьдесят тысяч младенцев поцеловал и двестисемьдесят тысяч погладил по головке.

Гулько восхитился:

— Двести семьдесят тысяч! Крепкие нервы. Я бы началубивать их в конце первой тысячи.

Роман сказал рассудительно:

— Прикидывается или нет — суть не в этом. На фиг нампрезидент, который прикидывается в угоду самым тупым?

— Их большинство, — пояснил Тимур.

— А нам что? Умных всегда было меньшинство. Еслипрезидент не может прикидываться в угоду нам, умным, то пусть на него смотрятте, кому угождает! Потому и нужно было сделать свой телеканал. Представляете, угомосеков есть, у трансвеститов есть, даже у дураков… в смысле, «с ограниченнымумственным потенциалом» или как их там, есть целых три телеканала, а для нас —не было!

Скопа спросил с недопониманием:

— Почему, интересно, власть имущие для гомосековсоздали канал…. в смысле, телеканал, а для умных — нет?

Тимур объяснил злобно:

— Чего непонятно? Каждый из них знает, что гомосекомможет стать запросто, а вот умным…

Арнольд Изяславич смотрел блестящими глазами, помалкивал.Когда Тимур спросил подозрительно, чего тот молчит, только пожал плечами:

— Просто рад, что такой канал будет. А прикидываетсяпрезидент или нет… не знаю и знать не хочу. Кто из нас не прикидывается? Всеврем, если на то пошло. А если перестанем врать — общество рухнет.

Тимур зябко повел плечами:

— Рухнет?.. Хуже… Такая резня начнется, уж молчите проэтот Судный День! Лучше уж пугать какими-нибудь мелочами типа Всемирногопотопа, столкновением с астероидом или эпидемией птичьего гриппа по всейпланете… Но только не тем, что перестанем врать.

Василий Петрович скучно и академично начал рассказывать проначало тотального расшатывания устоев насчет секса еще в шестидесятых прошлоговека. Когда прошла первая сексуальная революция, потом пошло-поехало, хоть и соскрипом, но по нарастающей и с большей скоростью. Сейчас вот общество береточередной рубеж. На экраны в массовом порядке выходят фильмы о любви немолодойженщины и паренька, что годится в сыновья, а то и во внуки. Эта же темазаполонила страницы комиксов, а следом уже виден гребень новой волны…

В этом месте я увидел, как на серых лицах появляется некийинтерес, а Толя Гулько вежливо поинтересовался:

— Еще одна волна?

— Да, Толя. И ты будешь участвовать.

Гулько поплевал через левое плечо, там Тимур сперва закрылсяобеими руками, а потом начал горстями снимать с себя невидимые слюни иперебрасывать на соседей.

Роман поинтересовался:

— А что в этой волне?

— Уже не просто учительница с учеником, — сказалВасилий Петрович, — как в каждом третьем фильме, а мать с сыном. Вернее,сын с матерью, так выглядит корректнее, и мать не ставит в неловкое положение.Сын угощает чем-то огорченную на работе мать крепким вином, а когда онаопьянела и заснула, он стянул с нее трусики и осуществил наконец-то все, о чеммечтал.

Конечно, утром мать вспоминает обо всем со стыдом, но сыншантажирует, и мать уступает его домогательствам, а потом и сама очень дажеполюбила это дело с сыном. Но на летние каникулы его послали навестить бабушкув селе, там ему пришлось заночевать в тесной комнатушке с этой самой бабулькой,где жарко, душно, и, конечно, он поимел и бабушку. Для боковых линий задействовандальнейший инцест отца с дочерью, а потом, после взаимных недоразумений и обид,они приходят к мысли, что, вообще-то, чего скрываться друг от друга, нужно житьвсем вместе. Словом, обещан хеппи-энд, причем сказано, что фильм выдержан встрогих моральных традициях: никаких геев, никакого лесбийства, ничегопротивоестественного, только мужчины с женщинами и женщины с мужчинами!Впрочем, я вижу и другое объяснение, кроме так называемой половойраспущенности, хотя тут распущенностью и не пахнет. В общем, женщины теперьдольше выглядят моложе и сохраняют привлекательность. Раньше между матерью идочерью всегда пролегала пропасть во внешности, а сейчас не сразу и сообразишь,кто из них мать, кто дочь! Потому вполне понятно и простительно, когда зять,помимо жены, трахает еще и тещу. Теперь это норма.

Тимур буркнул с неприязнью:

— Понятно — одно, простительно — другое.