– А какой состав?

– Знаю, что витамины и фрукты. Но что конкретно давало калории, не помню.

– А какой вкус?

– Такой, знаете, приятный, с ненавязчивой кислинкой.

– А в Лондон вы привезли порошок?

– К сожалению, едва я вернулся из Багио, у профессора обнаружили рак поджелудочной железы. Он сгорел очень быстро, не оставив рецепт своего чудесного напитка.

– Как жаль!

– Да, ужасно. И человека, и рецепт. Каждому шахматисту не помешал бы свой личный допинг. Каждый выбирает для себя. Кто-то ограничивается кофе от официантов, кто-то приносит с собой на матчи собственный термос, потому что излишне мнителен и осторожен.

– Есть и такие?

– Да, таким был, например, Михаил Ботвинник. Но какого-то универсального средства по подбору питания и по распределению его употребления по времени, конечно, не существует. Если бы можно было знать наверняка, что может стимулировать умственную деятельность в тот или иной момент, мы бы с удовольствием использовали такое средство в шахматах.

– Я уверена, и в политике тоже. Удачи вам, господин Карпов!

– Спасибо, госпожа премьер-министр!

Сославшись на важные государственные дела, она вскоре уехала, а я навсегда запомнил Тэтчер как очень приятную, легкую в общении женщину, совершенно не напыщенную и не демонстрирующую всем и каждому свою особую важность. Рассказывали, что в Москве, куда она приехала с официальным визитом, премьер-министр жутко замерзла во время парада на Красной площади, а потом не моргнув глазом опрокинула, чтобы согреться, рюмку водки. Разумеется, ей сказали, что это лекарство, но мудрая «железная леди», конечно, не могла не догадаться, что именно она пьет.

Что касается руководителей других стран, замечу, что первым президентом, которому меня представили, был президент Венесуэлы – Рафаэль Кальдера. Он был первым гражданским руководителем страны, который пришел на смену череде военных диктаторов. Кальдера знаменит тем, что ему удалось добиться высшей должности в государстве дважды: сначала он был президентом с шестьдесят девятого до семьдесят четвертого, а потом снова стал им спустя двадцать лет. Подобное на Южноамериканском континенте кроме него удалось только аргентинскому генералу Хуану Перону.

Хочу отметить, что был знаком почти со всеми президентами Аргентины начиная с семьдесят восьмого года. Аргентина – очень шахматная страна. Они гордятся тем, что провели в двадцать седьмом году памятный матч Алехин – Капабланка, в котором Алехин выиграл титул чемпиона мира. Шахматный клуб Буэнос-Айреса до сих пор бережно хранит стол, за которым сражались два великих шахматиста, и фигуры, которыми они играли. Ведущей шахматной державой Аргентина стала во время Второй мировой войны, которая началась как раз тогда, когда в Аргентине проходила Всемирная шахматная олимпиада. И многие шахматисты, будучи евреями и предполагая, какая участь их может ждать дома, просто не стали возвращаться, а остались в Аргентине. Так, например, остался там Мигель Найдорф, рожденный в польской части Российской губернии. Лет двадцать потом этот гроссмейстер играл на первой доске за аргентинскую сборную, а в международных турнирах принимал участие до восьмидесяти с лишним лет. Нет никаких сомнений в том, что его не пощадила бы машина фашизма, которая уничтожила всю семью гроссмейстера в Освенциме. Найдорф очень надеялся, что кто-то остался в живых. Сразу после войны он дал большой сеанс, установив первый мировой рекорд игры вслепую. И сделал он это именно для того, чтобы событие широко осветили в прессе. Мигель ждал, что кто-нибудь родной увидит, прочитает, свяжется с ним. Но ни письма, ни звонка, ни телеграммы…

У меня сложились с Найдорфом теплые дружеские отношения, несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте. Он был легким, очень остроумным человеком, говорил на многих языках, в том числе и на русском, но на всех довольно плохо. Не буду утверждать, но слышал, что даже на испанском изъяснялся Найдорф не без ошибок. Познакомились мы с ним на новогоднем турнире семьдесят второго года в Гастингсе и почему-то сразу так сблизились, что он рассказал мне довольно забавную, но весьма интимную историю о том, как во время одного межзонального турнира он решил споить шведского гроссмейстера Геста Штольца. Найдорфу была необходима одна победа для выхода в турнир претендентов, и оставался один-единственный матч со шведом. Мигель был наслышан о том, что соперник неравнодушен к спиртному, и придумал хитрый план. Накануне вечером пригласил того на ужин, накормил, напоил, отправил спать, а утром разбудил и предложил продолжить возлияния. Найдорф утверждал, что к игровому столу он буквально вел Штольца за руку, во время партии ему несколько раз приходилось будить своего визави для ответного хода, но в какой-то момент Штольц проснулся, окинул взглядом доску и произнес:

– Мигель, ты отличный человек, поэтому тебе предлагаю ничью.

Ничья Найдорфа не устраивала, он отказался, и тогда швед пробудился окончательно, провел блестящую комбинацию и выиграл. Таким образом, аргентинский мастер сам угодил в яму, которую вырыл сопернику, а партии между тем присудили приз за красоту.

Ну а собственно в Аргентине в первый раз побывал я в семьдесят восьмом году. Я тогда не играл, а приехал на олимпиаду после тяжелейшего матча с Корчным в Багио в качестве почетного гостя. С того самого первого памятного визита страна сразу завоевала мое сердце. Я бывал в Аргентине раз, наверное, четырнадцать-пятнадцать и постоянно открывал для себя что-то новое и удивительное. Там я основал шахматные школы в Буэнос-Айресе и Патагонии, там заслужил Высший орден страны. Произошло это следующим образом. В декабре две тысячи первого года президент Аргентины Фернандо де ла Руа сбежал в скандальную досрочную отставку, загнав перед этим страну в глубочайший финансовый кризис. Интересно, что я был представлен ему буквально за несколько дней до этого, но речь не об этом, а о том, что его преемник был вынужден объявить о дефолте по внешним обязательствам на общую сумму в сто тридцать два миллиона долларов. Министр экономики Аргентины Доминго Кавальо, с которым я был хорошо знаком, пригласил меня на Международный экономический форум, во время которого МВФ объявил о том, что может предоставить Аргентине новый кредит только под восемнадцать процентов. Конечно, требования были непомерными, и страсти разгорелись нешуточные.

Я вернулся в Москву и буквально на следующий день получил письмо от посла Аргентины с просьбой вступить в международный комитет по спасению страны от варварских санкций Международного валютного фонда. Я согласился, став первым иностранцем в рядах этого комитета. Впоследствии туда вошло много очень достойных людей, вместе с которыми во время переговоров мы убедили МВФ пойти навстречу Аргентине и разрешить стране возвращать займ по мере возможности и без всяких процентов. А года через три после этого в Москву приехал министр иностранных дел Аргентины, и меня тогда уже совершенно неожиданно пригласили на прием в посольство. И уже на приеме выяснилось, что министр привез государственные награды страны Игорю Моисееву, Аре Абрамяну [19] и мне. Так в совершенно чудесной компании я стал Командором Ордена Независимости иностранного государства. Это была моя вторая аргентинская награда. А первую – настоящую военную медаль – мне вручил министр обороны Аргентины Рауль Барас в конце восьмидесятых годов. Он пригласил меня почетным гостем на шахматный турнир, который устраивал, и в придачу к полученному удовольствию я получил медаль и интересный рассказ министра о том, что он был последним военачальником, сложившим оружие в войне против Англии за Фолклендские острова.