«Вражеские всадники приближались к нам плотными эскадронами, один за другим, столь многочисленные, что когда последние из них были еще ниже бровки, то передовые находились ярдах в 60 или 70 от наших орудий. Они шли медленной, но ровной рысью… С равной решимостью держали строй и мы… Каждый воин недвижимо стоял на своем месте, орудия были изготовлены к стрельбе, заряжены картечью, запальные отверстия засыпаны порохом, в руках у прислуги трещали пальники… Вражескую колонну вел на этот раз офицер в богато украшенной форме, на груди его сверкали ордена, его горячая жестикуляция странным образом контрастировала с угрюмой решительностью тех, к кому она была обращена. Поэтому я позволил им невозбранно приблизиться к нашим позициям и, когда голова колонны находилась примерно ярдах в 50 или 60 от нас, отдал приказ: «Огонь!» Эффект орудийного залпа был ужасающим. Почти вся передовая шеренга была тут же сражена в одно мгновение; картечь, хлестнувшая по колонне, расстроила ее ряды по всей ее глубине. Земля, и так уже усыпанная жертвами первого приступа, стала почти непроходимой. И все же эти преданные своим командирам воины рвались вперед, пытаясь добраться до нас. Зрелище было совершенно невероятное. Наши орудия не переставали изрыгать свинец, наш дух поддерживал также беглый огонь двух наших каре. Те из наших противников, кому удалось пробраться сквозь груды тел павших солдат и туши лошадей, могли сделать не более нескольких шагов вперед, как в свою очередь падали, сраженные нашим огнем, и создавали новые препятствия для тех, кто шел за ними. Каждый выстрел каждого из наших орудий повергал наземь людей и коней, точно какая-то гигантская коса…»

Теперь Наполеон уже прекрасно мог оценить всю безрассудность Нея, бросившего кавалерию в столь широком масштабе в эту атаку. Но, однажды предприняв ее, отступать было уже поздно, и не оставалось делать ничего другого, как только продолжать и продолжать пытаться взломать оборону противника, бросая на нее все новые и новые эскадроны. В конце концов 9000 кавалеристов стеснились на пространстве столь малом, что местами ни люди, ни лошади просто не могли повернуться. Склоны возвышенности и земля вокруг каре были завалены грудами мертвых и умирающих, и все же отважные всадники упорно стремились вперед. Редко когда кавалерия сражалась столь преданно и предпринимала столь настойчивые усилия, и все же каждая новая волна нападающих лишь увеличивала число их жертв. Если бы атаки были скоординированы с наступлением пехоты и выдвижением артиллерии, самопожертвование кавалеристов дало бы этим родам войск возможность более или менее безопасно приблизиться к вражеским каре на дистанцию, с которой они могли бы нанести удар. Но в сложившейся ситуации лишь несколько орудий смогло выдвинуться, чтобы поддержать кавалеристов. Они нанесли весьма чувствительный урон союзной пехоте, которая, будучи непрестанно атакуема конницей, не могла сменить строй и оставалась стоять в каре и принимать на себя удары вражеских орудий.

«Около шести часов я обратил внимание на несколько артиллерийских упряжек, поднимающих орудия на нашу высоту. По цвету кепи прислуги я понял, что они принадлежат императорской гвардии. Едва я успел указать на них своим коллегам-офицерам, как два орудия шагах в семидесяти от нас были развернуты и быстро изготовлены к стрельбе. Первый же их залп смел семь человек прямо в центре нашего каре. Прислуга быстро перезарядила орудия, которые стали вести беглый огонь, стоивший нам многих жертв. Но мы могли только гордиться, видя, как наши товарищи встают на место павших при каждом орудийном залпе… Мы хотели было предпринять атаку на эти орудия, но, едва мы развернулись к ним, кавалерия, прикрывавшая их, тут же изрядно проучила нас».

Довольно странно, но не было сделано никаких попыток увести или привести в негодность временно брошенные орудия. Поэтому, когда атакующие были в очередной раз отброшены и скатились по склону, британские артиллеристы добрались до своих орудий и с новой энергией обрушили их огонь на неприятеля.

После ночного ливня почва размокла, и артиллерия могла передвигаться с величайшим трудом. И все же ее можно было бы использовать с гораздо большим эффектом, в особенности такому знатоку ее применения, каким был Наполеон. До сих пор трудно понять, почему этого не было сделано. Но факт остается фактом: артиллерия использовалась далеко не в полную силу, и в результате великолепная французская кавалерия была перемолота союзниками в ходе ее бессмысленных атак.

Пруссаки подходили медленно, поскольку все дороги развезло после ливня, а из-за пожара в городке Вавр нельзя было двигаться телегам с боеприпасами до тех пор, пора не справились с огнем. В результате вместо предполагавшегося часа дня авангард сил Бюлова лишь в 16.30 прошел узкой ложбиной у Сен-Ламбера и атаковал правый фланг французов. Их появление, пусть даже запоздавшее, положило конец всем надеждам Наполеона разбить Веллингтона до подхода основных сил Блюхера.

Была предпринята новая попытка овладеть Ла-Хе-Сентом, и на этот раз она увенчалась успехом. Отважные защитники фермы расстреляли все свои боеприпасы. Отбивать атаки было нечем, и в ходе яростного штурма наступавшие заняли ферму. Майор Бэринг и сорок два человека – остатки девяти рот – смогли прорваться к позициям герцога. Все значение этих позиций немедленно стало понятным. Французы подтянули батарею конной артиллерии и установили ее под прикрытием строений фермы, всего лишь в 300 ярдах от передней линии союзников. Под прикрытием ее огня и заслона из стрелков остатки колонны д'Эрлона снова атаковали все больше слабевший центр союзных сил. Давление на этот участок сил герцога было столь велико, что судьба его висела на волоске. Если бы Наполеон решился бросить на чашу весов четырнадцать батальонов Старой и Средней гвардии, сражение могло бы закончиться в его пользу. Одного удара свежих войск было бы достаточно, чтобы прорвать линию английских войск, ослабленных потерями и дезертирством. Таковым мог стать удар элитного корпуса Старой гвардии, если бы только он получил возможность оправдать свое существование. Но пойти на такой шаг Наполеон не был готов. Когда Ней, нерасчетливо расточавший свои силы всю вторую половину дня, стал выпрашивать у Наполеона хоть немного свежих войск, чтобы прорвать оборону англичан, император раздраженно бросил ему в ответ: «Откуда я их вам возьму?» Наполеон дней Аустерлица тоже не мог создавать войска из воздуха, но он мог бы бросить в бой свои последние резервы и, может быть, победить. Наполеон 1815 года колебался – и проиграл.

Оба полководца понимали, что настал критический момент сражения. Под все усиливающимся напором наступающих пруссаков корпус Лобау был вынужден отступить; селение Планшенуа, находящееся правее и сзади французских позиций, было захвачено, но вскоре отбито силами дивизии Молодой гвардии. Ее солдаты, в свою очередь, были выбиты оттуда, и лишь великолепно проведенная атака двух батальонов Старой гвардии вернула селение французам и стабилизировала линию фронта.