Лошадь обычно невозможно заставить броситься на стену штыков, за которыми стоят несколько шеренг кричащих людей. Если ее все же и удастся побудить приблизиться к такому барьеру, то в последний момент она неизбежно откажется сделать попытку преодолеть его, и многие всадники, более отважные, но менее разумные, чем их скакуны, бывали выброшены головой вперед прямо на поджидающую их сталь. При Ватерлоо французские кавалеристы использовали любую возможность прорвать строй британских пехотинцев.

«Часть эскадрона отступает, но более смелые все же понукают своих лошадей двинуться на наши штыки.

Во время следующей атаки, предпринятой кавалерией, они намеренно погнали своих лошадей прямо на наши штыки; и один из всадников, перегнувшись через холку лошади, сделал палашом выпад, целя в меня. Я не мог избежать его [Томкинсон находился в первом ряду, опустившись на одно колено, держа мушкет наперевес и оперев его приклад о землю, а цевье – о колено] и непроизвольно закрыл глаза. Когда я снова открыл их, то мой противник лежал прямо перед мной, так что я мог дотянуться до него. Когда он пытался нанести мне удар, он был ранен одним из моих товарищей из задней шеренги…

Хотя враг не отступал, но никто особо и не хотел познакомиться поближе с остротой наших штыков… Отдельные всадники сближались с нашими людьми и старались отбить в сторону наши штыки. Однако единственным результатом этих попыток были их тела и туши их лошадей, которые вскоре образовали целый вал вокруг нашего каре.

Я просто не могу решить, чем восхищаться в большей степени – хладнокровным бесстрашием наших каре, ничем не защищенных от смертоносного огня французской артиллерии, или отвагой тяжелой кавалерии врага, сближавшейся с нами едва ли не до упора в дула наших мушкетов. Но храбрость их была бесполезна, ни одного каре они не смогли прорвать и всегда должны были отступать под прицельным огнем наших солдат».

Если кавалерия не могла прорваться внутрь каре, она оставалась более или менее беспомощной и могла только в ярости кружить вокруг каре.

Об этом свидетельствовал и герцог Веллингтон: «Французская кавалерия некоторое время кружила вокруг нас, словно она была нашей собственной».

То, что кавалеристы, кружившие вокруг пехоты, не были в краткий срок уничтожены ее огнем, можно объяснить только малой точностью гладкоствольных мушкетов. Если бы она была высокой, то атакующие, безусловно, понесли бы тяжелые потери.

Каре обычно формировались по четыре человека в глубину, при этом передняя шеренга опускалась на одно колено. Принятая в британской армии дистанция между солдатами в строю составляла 2,5 сантиметра, так что батальон в восемьсот штыков выстраивался в каре со стороной примерно в 27 метров. Но с началом военной кампании мало какие батальоны имели полную численность, так что соответственно сжималось и каре. Если в батальоне оставалось слишком мало солдат, то два ослабленных батальона могли быть слиты вместе, чтобы выстроить одно каре. Батальон указанной выше численности мог перестроиться из линии в каре примерно за сорок пять секунд. Поскольку кавалерия, идя галопом, покрывала расстояние в одну сотню ярдов примерно за пятнадцать секунд, это оставляло не так уж много времени для организации обороны, и часто батальоны, захваченные врасплох, погибали, не закончив перестроение.

Если костяк батальона составляли ветераны, то каре могли маневрировать, свидетельством чему было организованное отступление с поля битвы при Ватерлоо батальонов императорской гвардии. В сражении при Фуэнте-де-Оноро знаменитая легкопехотная дивизия построилась в каре – три британских и два португальских – и неторопливо отступила, пройдя около четырех километров; при этом она отбивала атаки двух бригад французской кавалерии, потеряв только одного человека убитым и имея тридцать четыре раненых. В другом случае каре французских гренадер, атакованное на открытой местности британской кавалерией, успешно совершило, обороняясь, планомерный отход, несмотря на столь яростные атаки конницы, что в одной из них один эскадрон потерял десять человек убитыми и раненными ударами штыков из первой шеренги. Занимая боевую позицию, чтобы противостоять серии кавалерийских атак, подобных тем, которые провел при Ватерлоо Веллингтон, каре часто располагались в шахматном порядке, так что огнем из боковых шеренг можно было простреливать пространство между каре. Артиллерия обычно располагалась между каре, чтобы орудийная прислуга могла укрыться от налетающей конницы внутри каре; орудийные же передки и лошади отводились в тыл.

Осуществление сложных маневров, необходимых для передвижения значительных масс людей, требовало интенсивного обучения, а если эти маневры осуществлялись под огнем неприятеля и в грохоте битвы – то и крепких нервов. Все то же самое было необходимо и для поддержания строя, когда подразделение несло тяжелые потери. Хотя каре было неуязвимо для конницы, оно было практически открытым для орудийного огня. Одной из задач кавалерии было заставить вражескую пехоту перестроиться из линии, в которой ее ружейный огонь имел максимальный эффект, в каре, когда число мушкетов, могущих быть нацеленными на какую-либо определенную цель, значительно уменьшалось. Причем кавалерия должна была не только заставить пехоту образовать каре, но и, продолжая угрожать ей своим присутствием, удерживать этот строй, тогда как артиллерия, действуя согласованно с кавалерией, своим огнем выбивала пехоту.

Пока над пехотой нависала угроза атаки кавалерии, она не осмеливалась тронуться с места ни для того, чтобы атаковать вражеские орудия, ни для того, чтобы отойти. Малейшая неуверенность, едва заметный признак слабости – и кавалерия набрасывалась на нее, как волк на скотину.

Томкинсон продолжает:

«Хотя мы постоянно повергали на землю наших закованных в сталь противников, нам гораздо больше досаждала картечь, которая все время обрушивалась на нас с ужасающим эффектом и полностью отомстила за поверженных нами кирасиров. Часто, когда особо удачный залп вражеских артиллеристов пробивал брешь в нашем каре, в нее устремлялась было конница, но всякий раз бывала отбита…

Для своей следующей атаки они подтянули несколько орудий с прислугой, которые были установлены прямо против нас и открыли почти в упор огонь картечью, пробивавшей в наших рядах целые просеки, а затем в эти зияющие дыры устремились конники. Но еще до того, как они приблизились, мы сомкнули ряды, отбросив в стороны трупы наших погибших товарищей и укрыв раненых за нашими спинами, так что вражеская кавалерия снова была вынуждена отступить. Они, однако, не предприняли больше ничего, как продолжить артиллерийский огонь, полагаясь больше на картечь».