Мур пал на поле боя под Коруньей – похоронен «объятый ночным мраком», но части, которые он выучил, и система боевой подготовки, внедренная им, продолжали жить в легкопехотной бригаде, а позднее распространились на всю легкопехотную дивизию. В условиях суровой, но разумной дисциплины, установленной горячим Черным Бобом Кроуфордом, она превратилась в оплот всей испанской армии. Первые в атаке, последние в отступлении, ее солдаты стали знамениты своим умением сражаться при всех обстоятельствах; своей способностью выживать в самых трудных и негостеприимных местностях; своей блестящей дисциплиной на маршах, которая позволила им прибыть, уже изрядно усталыми, на поле сражения при Талавере, преодолев более 115 километров за двадцать шесть часов. (Хотя этот бросок был осуществлен в самый разгар жары испанского лета, а каждый солдат нес на себе от пятидесяти до шестидесяти фунтов снаряжения, лишь одиннадцать человек не смогли добраться до пункта назначения.) Ничуть не хуже были они подготовлены и в качестве стрелков прикрытия. При Фуэнте-де-Оноро их стойкость, предотвратившая отход всего строя, заслужила общее восхищение, их атака в прорыв при Сьюдад-Родриго, где сам Кроуфорд пал на поле брани, покрыла их заслуженной славой, и даже в кровавой битве при Бадайозе дивизия потеряла только треть убитыми и ранеными.

Таковы были войска, которые вытеснили французов из Испании на территорию Франции; и Провидению было угодно, чтобы именно отважный 52-й полк в пятнадцатый день июня 1815 года нанес coup de grâce (смертельный «удар из милости») в последней атаке французских егерей.

Кавалерия в те дни применялась в массовом порядке, а в особенности французами (в знаменитой атаке сквозь снегопад в сражении при Прейсиш-Эйлау в Восточной Пруссии участвовало 14 000 кирасиров, карабинеров, гусаров и егерей).

Пехотные каре, столь часто упоминаемые в повествованиях о Наполеоновских войнах, выстраивались подобным образом в качестве оборонительной меры именно против кавалерийских атак. Отдельные пехотинцы или рассеянные по полю группы их никоим образом не могли противостоять верховым воинам. Кавалерийская атака обычно повергала в ужас даже самых храбрых пехотинцев, и крупные подразделения пехоты часто отступали при одной только угрозе атаки всадников.

Если атака осуществлялась против пехотной колонны на марше или с фланга по развернутому в шеренгу строю, то судьба пехотинцев была незавидна – им предстояло быть порубленными и пасть на поле боя, почти не имея шансов нанести хоть малейший урон противнику. Потери, которые несли пехотные подразделения при встрече с кавалерией, зачастую были огромными и несоизмеримыми с численностью атакующей кавалерии. Во время войны на Пиренейском полуострове шесть кавалерийских эскадронов обратили в бегство и рассеяли целую дивизию испанской пехоты, которую они захватили врасплох, и не дали ей возможности развернуться из маршевой колонны в боевой порядок (если бы три эскадрона испанской кавалерии и артиллерийская полубатарея исполнили свой долг, вместо того чтобы бежать с поля боя, катастрофы можно было бы избежать). В результате этого столкновения несколько сотен конников наголову разгромили и обратили в бегство 4000 человек.

Грозная английская пехота тоже не была защищена от подобных несчастий. Из-за безрассудности дивизионного командования три пехотных батальона из состава бригады в битве при Альбуере были построены в линию, имея неприкрытые фланги и без поддержки на расстоянии в пределах полумили. Два кавалерийских полка французов нанесли им внезапный удар во фланг, вследствие чего англичане отступили и за несколько минут потеряли 1200 человек из 1600, врагу также достались пять боевых знамен.

С появления конных воинов и до принятия на вооружение нарезных мушкетов и казнозарядных ружей единственным спасением пехотинца от угрозы кавалерийской атаки было объединение в группы, образующие кольцо из оружия, направленного в сторону вражеских всадников. Пехотные каре при Ватерлоо были прямыми наследниками ощетинившихся копьями «ежей» феодальных войн. Позднее к этим стальным «ежам» добавилась огневая мощь гладкоствольных мушкетов. Вновь обретенная британцами стойкость их пехотных каре при Ватерлоо и то значение, которое историки по праву отводят им в этой победе, может создать впечатление, что это некий особый тактический прием британской армии. На самом же деле этот строй широко применялся всеми армиями того периода, и ветераны-пехотинцы прекрасно знали, что, построившись полым квадратом, они обретают надежную защиту против кавалерии.

«Самая лучшая кавалерия не вызывает ничего, кроме презрения, у уверенного в своих силах и хорошо вооруженного пехотного полка; даже наши люди понимали это и начинали сожалеть о бесполезной настойчивости противника, и, когда те снова пускались в атаку, наши пехотинцы ворчали: «Ну вот, снова прутся эти идиоты!»

Лишь в одном-единственном случае в ходе войны на Пиренейском полуострове должным образом сформированный строй пехоты, доселе не раз отражавший атаки конницы, был ею прорван. На следующее утро после сражения при Саламанке два французских батальона были построены в каре на хорошей позиции в открытом поле, на склоне с легким уклоном. Здесь они были атакованы тяжеловооруженными драгунами из Королевского германского легиона, которых французский генерал Фой называл лучшими из кавалеристов, которых ему приходилось когда-либо видеть. Залп французов нанес изрядный урон атакующим, и атака, вероятно, была бы отбита, но одна смертельно раненная лошадь, неся на себе уже мертвого драгуна, последним усилием перепрыгнула через припавших на одно колено для выстрела пехотинцев первой шеренги. Упав на землю, она принялась биться и лягаться в смертельной агонии и сбила на землю полдюжины человек, проделав в строю брешь, через которую тут же прорвался конный офицер, ведя за собой клин конных драгун. Строй был разрушен, каре дрогнуло, большинство солдат просто побросали оружие на землю.

Солдаты во втором каре, потрясенные зрелищем уничтожения своих друзей из первого батальона, изготовились к стрельбе. Огонь, которым они встретили атакующих их строй драгун, был неистов, но все же первая шеренга каре была смята, а спустя несколько минут и со вторым батальоном все было покончено.

Свидетельством тому, что до того, как произошел инцидент с лошадью, первый батальон упорно оборонялся, стали пятьдесят четыре погибших драгуна из числа нападавших и шестьдесят два раненых из общего числа в семьсот человек.

Офицер драгунской бригады Томкинсон, бывший свидетелем этого инцидента с лошадью, написал о полке британской пехоты следующее: «Они были атакованы внезапно, и им пришлось выстроиться в каре, не теряя времени, прямо в пшеничном поле. Враг отважно атаковал их, но они встретили его столь хладнокровно и в таком образцовом строю, что было невозможно прорвать его, лишь только главными силами (что было вещью неслыханной; пехота либо ломала строй еще до того, как кавалерия приближалась, либо конников отбрасывал огонь пехотинцев). Для пехотинцев всегда представляется ужасным зрелищем вид несущейся на них на полном галопе кавалерии: солдаты в строю часто начинают пытаться укрыться за спинами своих товарищей, и этим начинается паника. Она же не дает им встретить кавалерию залповым огнем. Кавалеристы же видят все это, и начинающаяся паника побуждает их пришпоривать своих коней, а это повышает вероятность того, что им удастся прорвать строй и прорубиться внутрь каре, тогда уже все заканчивается за несколько минут. Если строй пехоты прорван, тогда у нее уже не остается никаких шансов на спасение. Но если она будет держать строй, то кавалерии почти невероятно добиться успеха против пехоты; и все же я всегда был настороже, командуя пехотинцами, которых атаковывала кавалерия, поскольку мне уже приходилось видеть, как самые лучшие части боялись кавалерии куда больше, чем всего прочего».