тридцать, на несколько лет моложе Майка. Он не был бритым, он носил длинные русые волосы и рыжеватую бороду с несколькими седыми волосками. Лоб у него был широким, а подбородок узким. Если он чего и не знал, бледные глаза его бы не выдали. Он достал из кармана небольшой вельветовый кисет на верёвочках.

- Идём, поищем бумагу. Покурить тебе сегодня удастся.

В качестве бумаги раздобыли газету полугодичной давности. Майк раньше никогда сам не сворачивал самокрутки. С безмятежным терпением Джон показал, как это делается. Майк подозревал, что бесплатно ничего не будет. Он гадал, чего Деннисону от него потребуется. В данный момент отдать ему было нечего. Об этом он также будет беспокоиться позже. Затягивался он, словно утопающий в поисках воздуха.

- Это было прекрасно, - сказал он.

- Рад, что тебе понравилось, - беззаботно ответил Джон. - Крутить выучишься быстро, уж поверь. Идём наружу. Им надо нас пересчитать, перед тем как кормить, хотят убедиться, что никто не сбежал. А так как прибыло много новых бритых, перед тем, как нас отпустить, они пару раз облажаются. - Он говорил со спокойной, смиренной уверенностью.

И действительно, охранники четыре раза сбились при пересчёте, прежде чем успокоиться. Затем вредители поспешили на кухню. Каждый получил по куску черного хлеба. В Нью-Йорке Майк отворотил бы нос от него, грубого и несвежего. Повидав тяжелые времена, он счёл эту еду манной небесной.

Взяв хлеб, заключённые прошли мимо ряда поваров, которые накладывали им в посуду гуляш.

- Эй, Фил, - обратился Джон к одному из них, как и он сам, такому же заключённому. - Положи моему другану Майку чего получше, лады?

- Канеш, - отозвался Фил. - Прям как в "Уолдорфе"*, бля. - Он наполнил тарелку Майка, затем ткнул пальцем в сторону грубо отёсанных столов. - Д'вай, вали отсюдова.

Майк проглотил хлеб. Похлебал ложкой гуляш. Подлива была жидкой и водянистой. В ней плавали куски картофеля, брюквы, капусты и несколько нитей того, что могло быть мясом. Майк выскочил бы из любого заведения, где осмелились бы запросить за подобное хотя бы пенни. Здесь и сейчас еда казалась потрясающей.

Он практически дочиста вылизал тарелку, когда на ум ему пришла мысль:

- А, что это за мясо?

Джон Деннисон ел гораздо медленнее.

- Некоторые вопросы здесь лучше не задавать. Не следует спрашивать у человека, за что он здесь оказался. Если он захочет, то скажет сам, но спрашивать не следует. Ещё не нужно спрашивать, что это за мясо. Оно есть - если оно есть - и этого достаточно. Если выяснишь, возможно, не захочешь есть. А здесь, тебе надо будет есть, иначе надорвёшься и помрёшь.

- Ладно, - сказал Майк.

В голове у него пронёсся ряд любопытных вариантов. Медведь? Койот? Скунс? Белка? Бездомная собака? Ничего из этого он не стал бы заказывать в забегаловках дома. Но и выбрасывать всё это из своей тарелки он также не собирался. Он задал другой вопрос:

- Могу я поинтересоваться, чем ты занимался, прежде чем попасть сюда?

- О, конечно. Я был плотником. - Джон хмыкнул. - И теперь я о дереве знаю куда больше, чем раньше. Кожей чувствую, можно сказать. А ты?

- Я писал для газеты, - ответил Майк.

- Да? - Джон Деннисон снова хмыкнул. - Тогда, уверен, мне не нужно спрашивать, как ты здесь оказался. - Он поспешно поднял руку. - И я не спрашиваю. Тебе не нужно ничего рассказывать, если сам не хочешь.

- Плевать, - сказал Майк. - Так всё и было. Готов спорить, я здесь далеко не единственный репортёр.

- Не стану спорить. А то проиграл бы, - сказал Деннисон. - Лично я, пил, глупил и болтал о Джо Стиле. Мне кажется, тот козёл, что упёк меня сюда, хотел въехать в мой дом, но не мог добиться его у меня. Поэтому он настучал на меня гбровцам, и я выиграл путёвку от пяти до десяти, плюс огромную шишку на голове в придачу. Они до сих пор так делают, когда забирают?

- Ох, блин, конечно, да. Я говорил уже, меня "блэкджеком" шарахнули. - Майк потёр собственный синяк, тот болел и опух. - Нечто вроде приветственного подарка.

- Точнее, приветственного ударка, - сказал Джон.

Среди всего прочего, чего Майк не планировал делать в трудовом лагере, смеяться до упаду стояло на высоком месте в списке. И всё же, он рассмеялся.

***

Чарли пришлось позвонить Стелле и рассказать, что он ничем не смог помочь Майку. Та ударилась в слёзы.

- Что я буду делать без него? - причитала она.

Чарли не знал, что на это ответить. Он не знал, мог ли вообще кто-нибудь дать ответ.

И, как будто чтобы удовольствие было полным, Чарли пришлось позвонить родителям и сказать им, что он не смог помочь Майку. Трубку сняла мама. Бриджит Салливан восприняла новость не очень хорошо.

- Почему ты его не остановил? - требовательно спросила она. - Почему не удержал его от написания всех этих вещей о президенте? Тогда у него не было бы неприятностей.

- А, что я должен был делать, мам? Он взрослый человек. Ствол к его голове приставить? Или платок с хлороформом к носу приложить?

- Я не знаю, - сказала его мать. - Я знаю только то, что ты его не остановил, а теперь он в том ужасном месте, откуда люди не возвращаются.

Она тоже начала плакать.

Он, как можно скорее повесил трубку, и всё же недостаточно быстро. Затем он прошёл на кухню, достал из холодильника контейнер со льдом, положил в стакан три куска, и залил их на три пальца бурбоном.

- Мда, чувак, это было весело, - произнёс он, когда вернулся в гостиную.

- Звучало похоже на то, - сказала Эсфирь.

Чарли от души отпил.

- Ух! Крепкий какой! Как раз для моих тревог. - Он перевёл взгляд от стакана на жену и обратно. - Прости, милая, не хотелось грубить и злиться. Хочешь и тебе налью?

- Спасибо, нет, - ответила она. - Последнее время бурбон мне не очень по вкусу.

- Ты о чём? Это же "Уайлд Тёрки", а не дешёвое пойло, которое выскребают из бочек, и дерутся за каждую бутылку с пистолетом в руках.

- Всё равно, вкус не очень, - сказала Эсфирь. - Кофе тоже на вкус не очень, и даже чай.