Наверное, потому что я в положении.

- В поло... - Чарли остановился на полуслове. Он не удивился - он знал, когда у неё месячные, и знал, что они не настали. И всё же, услышать такие новости официально - большое дело.

Она кивнула.

- Именно так. Мы этого хотели. И мы к этому идём. Я немного подумала, когда точно поняла, что у меня будет ребёнок. Если я всё правильно рассчитала, наш младшенький пойдёт в ВУЗ в 1956 году. Ты можешь в это поверить?

- Раз уж ты упомянула, нет, - сказал Чарли после нескольких безуспешных попыток. - Он, наверное, будет летать в школу на ракетомобиле, носить телефон в кармане рубашки, а летние каникулы проводить на Луне.

Эсфирь рассмеялась при этих словах.

- Похоже, прошлогодний сериал про Флэша Гордона* размягчил твои мозги.

- Может, так, а, может, нет, - сказал Чарли. - Погляди, где мы были двадцать лет назад. Ни у кого не было радио. Модель "Т"* была лучшим автомобилем, какой только может быть. Люди пользовались ящиками для льда - у кого они были, а не холодильниками. Мы оставляли карточки для ледовщика, где указывали, сколько оставить. Самолёты делались из дерева, ткани и проволоки. Можешь представить, что они сказали бы насчёт DC-3*, если бы ты смогла запихнуть его в машину времени и отправить назад?

- Флэш Гордон, - повторила Эсфирь, но на этот раз голос её звучал задумчиво, а не веселым и насмешливым. Она сменила тему: - Как ты бы хотел его назвать?

- Если будет мальчик, только не Чарли-младший, - мгновенно ответил он. - Пусть будет кем угодно, только не калькой со своего бати.

- Хорошо, - сказала Эсфирь. - Я тоже об этом подумала. У евреев обычно не принято давать детям имена тех, кто ещё жив. Если бы ты захотел, я бы не стала спорить, но я не сожалею о твоём решении.

- А если будет девочка?

- Сара? Как маму моей мамы?

- Хм... - Чарли обдумал это имя. - Сара Салливан. Может быть неплохо, даже если похоже на персонажа "Ирландской розы Эби"*.

- Мы с тобой сами - персонажи "Ирландской розы Эби", только в обратную сторону, - сказала Эсфирь. - Можно четыре или пять раз набить "Поло Граундс"* парочками, как в "Ирландской розе Эби". Или еврейско-итальянскими, итало-ирландскими, русско-ирландскими, какими угодно. Нью-йоркские дворняги, вот мы кто.

- Неплохо подходит для названия танцевального клуба. - Чарли щёлкнул пальцами. - Надо ещё раз позвонить родителям. Готов спорить, эти новости их обрадуют. "Слышь, мам! Знаешь, что? Ты станешь бабушкой!". Да, ей понравится. Ты тоже должна позвонить своим. Мы, конечно, выйдем из бюджета, но какая разница?

Чарли снова заказал междугородний звонок. Когда на том конце сняли трубку, мать снова начала на него кричать. Он вновь чуть не повесил трубку. Она начала плакать.

Наконец, Чарли произнёс:

- Мам, ты можешь подождать секундочку?

Нельзя говорить своей матери заткнуться, как бы ни хотелось. Ну, можно, конечно, но популярности это не добавит.

- С чего вдруг? - воскликнула она.

- С того, чтобы я мог вставить слово и сказать тебе, что ты станешь бабушкой, вот, с чего.

- Но ты же позволил им забрать твоего собственного... - Его мать не отличалась быстротой в смене хода мыслей. Последовало молчание, которое длилось десять-пятнадцать секунд. Затем она спросила: - Что ты сказал?

- Я сказал, ты станешь бабушкой. У Эсфири будет ребёнок.

Снова слёзы. Снова крики. Только это были слёзы радости и крики веселья. По крайней мере, она так сказала. В отношении Майка они звучали примерно так же. Она позвала отца, чтобы тот присоединился к поздравлениям. Затем Пит Салливан произнёс:

- Тебе всё ещё нужно поправить дела брата, Чарли.

- Я делаю всё, что могу, пап. Я не могу указывать им, что делать, ты же знаешь.

Как и мать, отец ничего в подобных делах не понимал. Чарли как можно скорее прервал разговор. Эсфирь сочувственно посмотрела на него.

- Ты отлично справился, - сказала она ему.

- Ага, и много пользы мне это принесло. Они слушали меня совсем, как Микоян. Если б я им об этом сказал, им бы совсем крышу снесло. В любом случае, так и есть. - Он указал на телефонный аппарат. - Твоя очередь. Твои родители обрадуются новостям.

Пока она звонила, Чарли сходил на кухню и налил себе ещё выпить. Он понимал чувства своих родителей. Он и сам чувствовал то же самое. Никому не захочется смотреть, как твоих близких увозят в трудовой лагерь. Себя самого он винил сильнее, чем это делали отец с матерью. Не было нужды в том, чтобы они взваливали ему на плечи дополнительный груз вины. Её на его плечах и так достаточно. Понимали ли они это? Понимали ли они хоть что-нибудь?

Чарли поморщился и выпил ещё "Уайлд Тёрки". Судя по всему, не понимали.

В гостиной Эсфирь восторженно общалась с матерью. Более чем регулярно, она скатывалась с английского на венгерский, из которого Чарли не понимал ни слова. Он знал, и иногда разговаривал на идише. Так поступали все в Нью-Йорке. Эсфирь точно. Однако венгерский она выучила раньше английского. Она рассказывала Чарли, что самым сложным для неё было научиться выговаривать букву "р" мягче. Вплоть до сегодняшнего дня, при желании, она могла начать говорить, будто вампирша из кино.

И вдруг она сказала:

- Да, это так. Я не думала, что ты знаешь. - Пауза и она продолжила: - Разумеется, он делает всё, что может. - После этого она произнесла фразу на венгерском, которая звучала, как будто кто-то собирается кастрировать жаб. Чарли надеялся, что сказанное не относилось к нему. Возможно, так и было, поскольку, после этого она попрощалась, поцеловала его и сказала: - Это от мамы.

- А как насчёт от тебя, детка?

- Как тебе такое? - сказала она.

Второй поцелуй оказался нежнее первого. И всё же, после этого она скорчила гримасу.

- Я не люблю бурбон, либо бурбон не любит меня, даже через посредника.

- Вопиющая стыдоба. - Чарли бурбон вполне нравился. А после двух бокалов, в его голосе появилось больше пафоса, чем было бы без них. - Очень многое вокруг - есть вопиющая стыдоба.

- Давай, уложим тебя в постель, - твёрдо произнесла Эсфирь и развернула его в том направлении.

- Ты это к чему? - спросил он,