от поездки. Классно же будет – с друзьями время проведешь, я с девчонками встречусь, сходим куда-нибудь, тоже не буду скучать. Новогодняя столица прекрасна.

– А как же тридцать первое? Мы хотели провести вместе.

– Ничего страшного, отметим потом, когда вернешься, Рождество.

– Точно? Я бронирую? Ты не обидишься?

– Нет, – улыбнулась Саша, успокаивая его. – Я буду рада за тебя. – «Да и тебе необязательно везде нас тащить, – хотела еще сказать она, но вовремя передумала, – а ездить сами мы пока не можем».

«Вот и проявились разногласия», – думала Саша, пока мыла посуду, а Дима ужинал под кино о кино на планшете. Вот разности.

Если бы она собирала свои бусины-преимущества на золотую мамину цепочку, а Димины на кожаный черный подвес, то его бусины стояли бы, крепко подпирая друг друга, тогда как ее болтались, до зуда натирая кожу. Ей было меньше, да, двадцать шесть, и у нее было свое, пусть и не везде симпатичное жилье. Но она только отучилась и начинает карьеру на новой работе. У нее ребенок. Свой, но не его. С ДЦП. Она не может тратить большие деньги на поездки. И принимать такие деньги тоже не может.

Неравноценное количество бусин щемило ее нервы, и бусины перекатывались внутри, болели и жалили. Не знала она пока, как вести себя в такой ситуации. Какой меркой мерить свое ценное, нематериальное, на какие весы складывать чувства. Могла отвечать только за себя и Данила.

Этого было достаточно, но все равно – больно.

Возможно, они с Димой так и не узнали друг друга? Не обсудили основное? Или за этими ремонтами, операциями, домашними вопросами и сериалами они слишком мало побыли друг с другом наедине, чтобы привязаться, чтобы покрепче влюбиться, чтобы возникающие вопросы решать и решить.

Дима хотел свободы, путешествий. Саша тоже хотела, но пока не могла. Придет время, думала, знала она, и она обязательно куда-нибудь полетит, обязательно сможет. Раньше ей хотелось создать полноценную семью. Хотелось влюбиться и родить по обоюдному желанию, по договоренности о том, кто сколько будет делать и за что отвечать. Ей хотелось партнерства, совместного родительства. Ей хотелось «вместе». Вместе-воспитания, вместе-детей, вместе-дом.

Но хотелось этого еще до Данила, но сейчас Данил есть, и все поменялось в условиях задачи, и теперь уже не только она одна. И для семьи взрослых нужно двое, а значит, ей хотелось бы партнера, который хотел бы это «втроем-вместе» с ней. Но раз его нет а его нет выход виделся только в одном – молчать.

И она замолчала.

Она ушла в работу, в быт, в ребенка. Дима стал приходить вечерами, как и раньше; теплыми и уютными, ночами, едва жаркими от переплетенных недолго тел. Под конец года все очень уставали, выматывались, изнуренно падали на диван, но как-то терпели, как-то успокаивали друг друга, как-то ласкались. Ждали.

значит, значит, пока так, думала Саша, а Киванука тихо тянул: i need something more мне нужно нечто большее, теперь я чувствую чувствую это now i feel

Но открыть рот и попросить у Димы еще пришлось. Потенциальный клиент, который нашел Сашино портфолио через базу лучших учеников школы, пригласил ее на встречу. Посмотрел портфолио, уточнил цены, немного удивился. Приезжайте, обсудим, сказал. А Саша согласилась.

Она хотела отказаться из-за ребенка, но кто отказывается от даже призрачных возможностей в начале пути? Два часа в пути туда и обратно, час на переговоры. Кто же отказывается от желанной работы?

К тому же было приятно. Лучшей ученицей на потоке она не была, работы задерживала, иногда не досиживала сколько нужно, не дорабатывала важные мелочи, правда, со стороны не знала, заметно только ей или преподавателям тоже. Но она была к себе требовательна и, наверное, очень мотивированна. Поэтому после сданной весьма средней выпускной работы, кое-что придумала и не побоялась предложить. Доделала некоторые особо удачные варианты дизайна за время обучения, переработала выпускной проект по советам мастеров, оформила в небольшое портфолио. И повторно выслала администраторам и преподавателям школы. И появилась в базе.

– Сможешь послезавтра отпроситься, погулять с Даней в парке? – уже лежа в постели, спросила Саша Диму. И сжалась, и сама удивилась, как так сжалась, вся скукожилась, будто ждала, что от такого вопроса ее, как собаку, пусть и метафорично, могут побить. Отказать. – Я попробую его уложить в коляске, может, часа два, а то и дольше проспит.

– Холодно же.

– Мне очень важна эта встреча. Я бы не отвлекала тебя от работы.

Она почему-то чувствовала, что уже не имела права просить о такой услуге.

их лето ушло?

– Холодно будет столько гулять, – улыбнулся Дима. – Давай мы дома посидим. Он поспит, а как проснется – покормлю. Так ты торопиться не будешь, а я удаленно поработаю.

– Отлично, – облегченно выдохнула Саша. – Спасибо тебе!

– Молодец ты, – чуть позже задумчиво-вяло продолжил Дима. – Научилась чему-то новому, сферу поменяла, развиваешься дальше. И получается. Не хочешь обратно в офис?

– Пока нет. Да и вообще, наверное, нет, – также задумалась она. – Сейчас Даня маленький, а потом если даже в садик отдавать, то все равно разъезды. Сейчас уже можно делать сильную комплексную реабилитацию, я скоро запишусь. И потом занятия будут постоянно. К логопеду-дефектологу еще надо, нейропсихологу. В общем, много всего, – вздохнула.

Вздохнула – и пристально посмотрела на Диму. Она давно жила в этой «норме» и уже не боялась. Но он, он почему нужно всегда думать, как отреагирует он

ведь все, что он может – это принять или нет

ведь все это будет постоянно

Позвала. Дима уже спал. Или притворялся спящим.

* * *

Метро пахло утром. И петрикором. И помытым до скрипа асфальтом. И работой, и какими-то чрезвычайно важными делами. И собственной, приглушенной от недосыпа радостью. И людьми, совсем немного – людьми, которые имели базовый набор запахов: духи, мыло, тело спящее, тело бодрствующее; тело сверху, тело посередине, тело снизу; тело в работе, тело после работы, тело во время и после секса да вот, пожалуй, и все, все

Метро пахло утром, хотя кто-то уже обедал. И Саша ехала назад, от клиента, счастливая, тихо ликующая, пытающаяся эти эмоции скрыть от мира поездов и вагонов. На встрече от напряжения она не могла сначала говорить, но к середине собралась и обсуждала, а не только записывала в заметки новые задания по заказам. Обещала подумать и предложить свои решения. Небольшой, но постоянной работы у клиента было много, и они договорились на два маленьких проекта, а потом, по его словам, «если все будет хорошо – будем работать постоянно». Она соглашалась: да, было бы здорово.

Было бы просто замечательно.

Давка не смущала. Путь ее материального, физического – движение и пересадка, – усиливало внутреннее ощущение: все налаживается, я иду, иду вперед, как эскалатор, как толпа, как рельсы, как-то просто иду И вот это «иду» вдохновляло. Двигаться двигать-я было приятно. И можно даже немного себя похвалить. Не думать – на очищенную, прозрачную сознательность сил не было, проблесками Саше казалось, что она упадет и умрет от хронической, накапливающейся и не имеющей выхода усталости. Но сейчас, в эту минуту, было радостно и можно было, можно было себя похвалить.

ты молодец, я молодец

настоящая молодец, а не как не хотел, но как сказал Дима

На станции вышло много пассажиров, стало легче дышать. Люди вокруг – соседи справа и слева – выдохнули, как-то расправились, расселись, вмиг почувствовали себя смелее, увереннее. А они – старушка и мужчина – сидели напротив. А они – мать и сын – тихо переговаривались.

Саша не слышала о чем. Лишь видела кивающее, совсем старое, сухое, цвета постного, пельменного теста, лицо старушки, ее перебирающие пакет руки, платок, повязанный по-деревенски, что-то серое, похожее на пальто, изношенные сапоги. Может, ей было лет семьдесят, но горе вело время по собственным тропам. Она давно уже не плакала, давно уже ничего не хотела и не жила. Хотя, может, и семьдесят были глубокой старостью, но Саша по примеру праба Пелагеи считала, что это «пожилая женщина, но не слишком».

Мужчина – сын а как она поняла, что сын, Саша бы не ответила, она знала, и все выглядел, как мать, только без платка