— Не произносите при мне слова «кофе», — содрогнуласьМарина.

— Не будем, обещаю. Это самое меньшее, что мы можем длятебя сделать, — пробормотал Покровский, обняв дочь за плечи.

Ясное дело! Он думал, что Марина влюблена в убийцу. Наташапосмотрела на его глубоко сочувствующую физиономию и усмехнулась. Слеп, как всеродители.

— Он признался? — первым делом Спросил Генрих,накрыв на стол со скоростью ловеласа, рассчитывающего после ужина соблазнитьсвою даму. , — О да! — ответил Покровский. — Еще как признался!

Сцена, произошедшая в кафе после того, как Наташа уличилаВалеру Козлова в двух убийствах и в покушении на свою жизнь, вряд ли забудетсясвидетелями. Услышав об оперативной съемке и сообразив, что его в прямом смыслеслова поймали за руку, Козлов испугался и побледнел. Но длилось это всего лишьсекунду — в следующий миг он распрямил плечи и, словно персонаж из сказки,волшебным образом преобразился. Из застенчивого, милого и смущенного молодогочеловека превратился в циничного и наглого типа.

Сел обратно за столик, из-за которого вскочил было в порывенегодования, и закинул ногу на ногу. Негодько тоже сел, и со стороны моглопоказаться, что между ними не происходит ничего особенного.

— Как вы догадались? — первым делом спросил Козлову Наташи.

— Тебе не надо было брать фотографию, — короткоответила она. — Из моей комнаты.

— Может, и не надо. Но я ведь не знал, что вы такаясообразительная. На вид — баба как баба.

— А как тебе удалось бандитов на меня натравить? Ведьиз Березкина ты не уезжал?

— Интересно? — хмыкнул Козлов. — Позвонилсвоему приятелю, который мне был должен тридцать баксов, и обещал проститьдолг, если он воткнет в вашу дверь записку.

— Ха! — сказала Наташа. — Я предполагаланечто подобное.

Покровский, который ни слова не понял из их разговора, изовсех сил пытался сдержать эмоции.

— Чего растерялись, Андрей Алексеевич? —насмешливо обратился к нему Валера Козлов и прищурил умный крапчатыйглаз. — Не ожидали?

Я знал, что не ожидали. Если бы не эта дура, меня бы никогдадаже не заподозрили.

— Ничего себе! — воскликнула оскорбленная Наташа,которую Козлов явно подразумевал под словами «эта дура». — Я вывела его,такого умного и хитрого, на чистую воду, и я же еще и дура!

— Это просто стечение обстоятельств, — отмахнулсяон. — Не появись вы в неподходящее время в неподходящем месте, и АндрейАлексеевич уже сидел бы в тюряге — весь в слезах и униженных просьбах сделатьдля него хоть что-нибудь. А вы? — перешел он на другой, более трагическийтон, сверля Покровского раскаленным взглядом. — Вы думали, что будетеунижать меня, топтать мое достоинство, и все сойдет вам с рук? Вы полагали, чтоя дерьмо, прилипшее к тротуару? Только потому, что я работал в трактире, вызаписали меня в разряд неудачников?!

— Я просто видел, что вы плохой человек, Валера.Поэтому испытывал к вам неприязнь, — спокойно ответил Покровский. —Все остальное было проявлением этой неприязни. Мне казалось, что я защищаю своюдочь.

— Ваша дочь! Ваша дочь была бы на седьмом небе отсчастья, выйдя за меня замуж! И я бы сразу стал человеком. У меня была быквартира, загородный дом, машина! Вы бы, такой умный, гнили в тюрьме, а я быпользовался всем, что у вас было. Но вы все испортили, связавшись с этой..,финтифлюшкой!

И он кивнул на Наташу. Та немедленно нахохлилась, какпопугай, которого хозяин ни с того ни с сего решил научить разговаривать.

— Ты считаешь, что настоящий человек — тот, кто отнял удругого его жизнь?

— Тот, кто все завоевал сам. Не важно, каким способом!Он — победитель. Я —'победитель.

Я должен был победить! Мы были бы счастливы с вашейдочерью! — продолжал извергаться вулканом Козлов. — В вашем доме! Безвас. Я бы утешал ее и берег.

— Вот почему, Андрей Алексеевич, он не отравилвас! — снова встряла Наташа. — Он не хотел, чтобы вы умерли. Онсобирался доказать вам свою интеллектуальную состоятельность. Вероятно,впоследствии этот тип рассчитывал проинформировать вас о том, какой блестящийплан он задумал и осуществил. Чтобы его приняли всерьез, речь должна была идтине меньше, чем о жизни и смерти. Поэтому он начал убивать.

— Я делал это из любви к Марине, — пожал плечамиКозлов. — Она-то видела мой потенциал!

— Вот вы говорите, что любите Марину, — встрялаНаташа, — а сами собрались отправить в тюрьму ее отца.

— А кто сказал, что я должен любить его тоже? —удивился Козлов.

— Не слишком ли жестокий способ доказать, что у тебяесть мозги? — спросил Покровский. Он говорил спокойно, но Наташа видела,как бьется жилка у него на виске.

— Вы имеете в виду убиенных теток? Вам их, конечно,жаль? Пришлось ими пожертвовать, черт побери! Мне нужен был живой материал дляпостановки моего спектакля. Я все отлично срежиссировал — удалась каждаямизансцена! Единственное, чего я не смог учесть, так это вашего, — онприторно улыбнулся Наташе, — внезапного приезда. Вы спутали мне все карты.Вы дали Андрею Алексеевичу алиби, которого у него не должно было быть.

Причем дали дважды! Так что второе убийство — ваша личнаязаслуга. Я бы ограничился и одним.

Но… Честно сказать, второе получилось чертовски эффектным!Можно сказать — идеальным. Я совершил его в точности так же, как первое.Выдержал стиль. Мне понравилась ваша реакция.

— Идеальных убийств не бывает! — возвестила Наташапрокурорским тоном. — И потом: совершенно не факт, что Андрея Алексеевичаобязательно посадили бы.

— Вот вы, — неожиданно обернулся Козлов кНегодько, — представитель правоохранительных органов.

— Ну, — сказал тот, не найдя, по видимости, ничегоболее умного для ответа.

— Допустим, у вас улики против Покровского.

Кроме того, у Покровского есть мотив и нет алиби.

Что бы вы с ним сделали?

— Арестовал, — с важностью заявил ВалентинЛьвович. — Если улики есть, то безусловно арестовал бы.

— Так что мы с Андреем Алексеевичем вам обязаны, —заключил Козлов. — Я — тюрьмой, а он — свободой.

Наташа скромно сложила ручки перед собой, и Покровский тихосказал ей:

— Вас мне послало провидение!

— Нет, всего лишь фирма по трудоустройству, — тожешепотом ответила она.

— Послушайте! — неожиданно подал голос СеваШевердинский. — Я тут человек посторонний, я ни в чем толком неразобрался, но понял только одно: в этой чашке — отравленный кофе.

И он дрожащим пальцем указал на изящную чашечку с синейкаймой по краю.

— Разрази меня гром! — воскликнул Негодько и нависнад столиком, растопырив руки. — Все пошли вон! А этого — к нам вмашину! — приказал он стоявшему поблизости лейтенанту, кивнув наусмехающегося Козлова. — И обыщи его! А то отравится по дороге, отвечайпотом.