Велосипедная фара еле освещала ямы от выкорчеванных пней, Леньке уже казалось, что земля на могилах начинает шевелиться, но это нисколько не торопило его. Он привык не бояться упырей. Привык не бояться.

В метре от него земля вздыбилась и разлетелась комьями. Красный свет ослепил на секунду, Ленька успел только моргнуть, и за эту секунду красные огоньки вспыхнули повсюду: впереди, справа и слева. Они уходили далеко вперед к самым деревьям, клубились, как рой светлячков, и вздыхали.

– Сам пришел...

Ленька вспомнил, что у него нет с собой ни единой коровы, а упырей сотни и сотни и, если они захотят его сожрать, то сделают это прямо сейчас. Он вцепился в руль и несколько шагов пробежал рядом с велосипедом, пока не сообразил, что ехать быстрее. Он крутил педали, проезжая сквозь ряды упырей, и только теперь чувствовал, что опасность-то вот она, рядом. Она всегда была рядом, всю неделю, только Ленька старался ее не замечать, откупаясь коровами. Упыри не гнались за ним, просто шли в ту же сторону, к деревне, и Ленька старался не думать, что будет там, за оградой. Самые быстрые шли за ним в шаге от велосипеда – руку протянут – и все. А что бывает с теми, кого загрызает упырь? Они сами становятся упырями или умирают? И что будет сейчас? Вот сейчас, когда Ленька пересечет границу деревни, он не сможет никого защитить и никто не защитит его. Свернуть бы и увести чудищ за собой, хоть какая-то деревне польза, но Ленька трусил и ехал в деревню, хотя понимал, что никто...

Велосипедная фара осветила Ленькин заброшенный дом на краю деревни. Он нажал на педали еще и еще и спиной почувствовал, что упыри отстали. «Кажется», – сказал он себе, влетел в бревенчатую стену, свалился с велика, и тут в доме вспыхнул свет. Он зажегся во всех трех окнах сразу, десяток ног протопали в предбанник, скрипнула дверь...

– Прячьтесь, здесь упыри! – Ленька вскочил на ноги, вбежал на крыльцо и краем глаза увидел, что чудища и правда отстали. Они толпились у калитки в заброшенный огород. Это и была граница деревни, еще вчера, когда от упырей удавалось откупаться, они там и стояли, не заходя дальше.

На пороге появился заспанный Фока (живой! Ленька уже начал бояться), на нем висли разнокалиберные дети, не деревенские, Ленька не видел их раньше.

– Это ты, ботан?

– Я! – радостно согласился Ленька, он был готов повиснуть у Фоки на шее. – Я! Хоть горшком назови, только пусти!.. .И объясни, что случилось?

Фока разлепил глаза и осовело посмотрел на Леньку, потом на упырей.

– Че я тебе, ботану, объяснять буду, сам не видишь? – Дети висли на Фоке, те, что постарше, смотрели через ограду на упырей, старательно крестились, но не уходили в дом. – Это семья священника, – снизошел Фока. – Из Голубого.

– Так далеко?

– Ну где нашел! У них дом сгорел, я и уговорил пожить пока у нас. Семь человек, вроде, хватает. Еще пятеро старших в Михайловке, да на конюшне трое. Их дом строиться будет до осени.

– А потом?

– Иди спать, а? И скажи спасибо, что тебя вообще пустили. Завтра поговорим. – Он угрожающе зыркнул, и Ленька понял, что ничего в этой жизни не меняется.

Семья священника прожила в деревне до осени. Последний месяц уже просто так: и дом к тому времени построили, и упыри ушли. Петровичу удалось убедить остальных, что, если они поработают хорошенько лопатами, не станет никаких чудищ.

Леньке пришлось уехать из деревни, потому что видеть Упыря, пусть даже зарывающего могилы, никто не хотел. Сергеич его простил, так что на конюшню Ленька по-прежнему ходит. Ирка и Митька с Лысым так и пропали, Сергеич говорит, что им стыдно за свое предательство. Фока остался таким же, хотя в деревне он теперь герой, нет-нет, да и угонит с конюшни лошадь или подстережет Леньку с дружками у пруда.

Лес вырубили, и скоро будут строить новый микрорайон. В газетах пишут, что деревенских переселят туда, в многоквартирные дома, а деревни снесут. Леньку только одно смущает: когда будут строить этот новый микрорайон на месте леса, придется копать ямы для фундаментов.