Эскорт для босса или Верни моего ребенка - Ника Янг

Едва открывается дверь, и я вижу ее черный силуэт на фоне залитого луной окна, руки снова сжимаются в огромные кулаки. Не-на-ви-жу эту девушку, ненавижу!

Ярость закипает в одно мгновение, застит глаза красной пеленой.

Она пробралась в мой дом обманом, попробовала залезть в постель, заставила поверить в свою честность и порядочность, и все только для того, чтобы втереться в доверие и навредить моей дочери.

— Ждешь своего бывшего? — Цежу сквозь зубы с ухмылкой, пытаясь удержать зверя, рванувшегося изнутри к ней навстречу.

— Я…это не то, что ты…подумал, — блеет девчонка.

— Мне и не нужно было думать, Ев-ва, — гнев пульсирует в голосе грозой. — Я все слышал. Твой разговор, когда ты обсуждала, как можно украсть и вывезти из дома мою дочь.

Она вскидывает вверх свой маленький подбородок, пытается удержать себя в руках, не показывая передо мной свой страх. Но я уже хорошо разобрался в натуре этой пигалицы и чувствую его волны кожей.

— Эта девочка — моя дочь! Тест ДНК показал, что я — ее мать! — Она надеется не разреветься, а я подхожу ближе, настолько близко, что слышу биение ее заячьего сердца, и это чувство превосходства, полной власти над ней поглощает разум.

Тело топит тестостерон и приходится втянуть воздух сквозь зубы, чтобы охладить ненужные и неуместные желания.

— Тест? — Ее негромкие слова, в которых слышится решимость и вера в правду, справедливость, по-настоящему смешат. Потому что я тоже делал тест на ДНК у своей дочери три года назад, почти сразу после рождения — предосторожность при моем состоянии не помешает, тем более, если вокруг столько врагов. — Тест показал, что отец Саши — я. А с тобой мы познакомились только неделю назад!

Она дышит рвано и часто, а у меня начинают чесаться руки, чтобы сократить расстояние между нами до такого, чтобы и иголка не прошла между телами.

Злюсь теперь и на себя — я просто должен был просто выгнать ее из своего дома, а теперь фантазирую совсем о другом.

Это понимание — как бензин, который выплеснули в костер, добавляет остроты нашему уединению.

— Но как же это возможно? — Она дрожит, и я точно знаю, что это не от холода — женское тело откликается мое присутствие, на мою близость, ощущает вибрации моего не вовремя проснувшегося желания. Черт, мне самому хочется положить пальцы на ее тонкую шею и сдавить изо всех сил, и одновременно — прижаться губами, смять поцелуем ее предательский, влекущий, обещающий райское блаженство, рот.

— Ев-ва, — понижаю голос до хрипа. — Ты поэтому решила сыграть роль моего эскорта?

Ей не нужно даже отвечать на этот вопрос, ответ и так ясен. И потому я добавляю то, что может сломить ее волю, подчинить и заставить властвовать над ней:

— И твоего здесь ничего нет. Даже ты пока еще принадлежишь мне!

— Нет! — В шоке вскидывает она голову вверх и сталкивается с моим горящим, полыхающим огнем, взглядом. — Ты не можешь так поступить со мной!

Медленно поднимаю руку и пропускаю прядь ее мягких шелковых волос сквозь пальцы. Накручиваю на кулак и резко опускаю, добившись ее испуганного вскрика.

— Еще как могу, Ев-ва. Еще как могу.

— Слышала, вам нужен эскорт для новогоднего вечера у мэра? Сопровождение?

— Вас это не касается, — Царев бросает цепкий взгляд на меня, совсем не удивляясь наглости новенькой помощницы менеджера по работе с клиентами.

Он откидывается на спинку офисного кресла, расслабленно закидывает руки за голову, следит за мной, прищурившись. Ярко-белая футболка в прорези распахнувшихся полов пиджака очерчивает все линии его тугих, налитых мышц, выгодно обрисовывает накачанную мускулатуру, прорисованные бицепсы.

Владелец строительного концерна слишком хорош, и он знает об этом: его лицо симметрично, подбородок — волевой, вдумчивые и умные большие черные глаза посажены под большими темными бровями. Изгиб самодовольных губ, гладких, идеальных, порождает желания…желания тоже прикусить свою собственную губу. Не выдерживаю и так и делаю. Тут же Царев закатывает глаза и еле слышно чертыхается.

— А если я скажу, что могу сделать этот вечер не только полезным, но и незабываемым? — провожу пальцем по кромке майки, как не раз видела в фильмах про коварных обольстительниц и добавляю в свой голос хрипотцы.

Мой указательный палец замирает прямо у небольшого родимого пятнышка в форме зайчонка, и я тут же отдергиваю руку, боясь, что мой босс обратит на него внимание и вспомнит, что у его маленькой дочки есть точно такое же, абсолютно идентичное моему родимое пятнышко.

— Кхм, — он прячет ухмылку.

Его показное веселье понятно: у такого сильного, богатого, молодого мужчины наверняка в запасе для званого ужина есть целый арсенал красивых, образованных девушек с ногами от ушей и безликими белозубыми улыбками.

Сжимаю руки в кулаки, так, что ногти почти до крови впиваются в подушечки ладони. Это мой единственный шанс увидеть свою…его дочку без охраны, и я не могу его упустить.

Царев встает с кресла, медленным, тягучим движением делает один шаг, второй, надвигается на меня как наливающаяся силой гроза, как хищник, выслеживающий жертву. Мне кажется, что в воздухе начинает пахнуть озоном, а прямо над его темной головой собираются молнии в туче, как у служителя сатаны…

Делаю шаг назад, и останавливаюсь только тогда, когда чувствую за своей спиной поддержку стены. Мужчина кривит губы в порочной ухмылке и словно берет меня в капкан — ставит по обе стороны лица сильные, накачанные руки, увитые бороздками вен, и выдыхает прямо в ушную раковину, которая, кажется, порозовела от смущения от его такой интимной, волнующей близости.

— Эскорт, говоришь? У эскорта, — он выдыхает горячий воздух сквозь зубы, и у меня по всему телу бегут мурашки. — Есть некоторые обязанности… Ты в курсе?

Во мне все стягивается в невообразимо тугой узел, который не распутать — только обрубить, а в горле пересыхает от накала эмоций, которые начинают клубиться вокруг. Почти четыре года я не была с мужчиной так близко, и поэтому внимание Царева, несмотря на все мои установки до этой встречи, выбивает из колеи.

«Она умерла! Твоя дочь — умерла! — снова слышу я сквозь бУханье сердца в ушах голос бывшего мужа. — Тебе нужно смириться, а не страдать! Сколько это будет продолжаться? Сколько ты будешь так рыдать?».

Воспоминания, как Сергей выкрикивает эти слова, стоя в такой же близости от меня, пролистываются под зажмуренными веками яркими картинками, окрашенными в ярко-алый цвет страха. Мне снова хочется заорать в ответ, ударить его своей уверенностью наотмашь по гладко выбритым, холеным щекам, что моя доченька жива, жива, и в роддоме была допущена ошибка, я сама видела, как она барахтала ножками, сучила маленькими руками, кричала миру о жизни в тот момент, когда ее обтирали после того, как перерезали пуповину. Но я снова только сжимаю зубы и молчу.