Уперлась каблуками об ступеньку, хватаясь за его шею. Этот столб, не церемонясь со мной, приподнял над полом, отчего одна туфля висела на моем носке. Закинул как мешок на плечо и понес в свое царство. Стала ударять его по плечам, бухча нечленораздельное, дескать, похищение карается тюрьмой, тем временем остолоп без на то моих осведомлений несет прочь из заведения. Через плечо нахожу все еще столпившихся людей, машу руками, лишь бы меня кто-нибудь заметил, но выглядит убого. Боже, да со стороны я похожа на щепетильную психичку, в которой уместилась столько крепкого алкоголя, на большой стол хватит.

Охранники на выходе замечают нас, готовятся остановить, но Семен тут же принимается объяснять, что он типа мой муж, я перебрала, нужно отвести домой и бла-бла-бла. Икнула, когда они с непроницаемым выражением лица расступились, мужчина, держа в ужасно некомфортной позе, направился к выходу, и я заверещала:

— Не верьте…ик…йему… Вы будете виноваты в то-ом, что о-он…

Я так и не договорила, потому что перед моим носом захлопнулась дверь. Чертов сукин сын! Никакая я ему не жена. Вот еще что захотел… Волосы лезут в рот, кровь приливает к больной голове, пока мы покидаем пределы этого новомодного здания.

— Поставь, идиот! У ме-ня платье задра-алось! Моя за-адница замерзнет!?

Катя, Катя…

— Я уже видел, она шикарная.

Удар по лопаткам, в плечи, в поясницу, не разбирая, и как-то умудряюсь залепить прямо в подзатыльник. Вырывается грудной рык, за которым следует остановка и изменение положения. Ставит на асфальт, одна туфля вылетает со ступни и в следующий миг приподнимает над землей, заставляя ногами держаться за талию. Мы оказываемся лицом к лицу. Моментально отрезвляет.

Зрачки Семена расширяются зыблемой злостью, желваки дарят устрашающее томление. Какой он очаровашка!

— Ты обезумел! На тебя заявл-ле-ение на-пи-шут мои подруги!

— Валяйте. Я лишь исполняю долг, который требовалось исполнить твоему мужу.

— Ну, ты же мой муж. Или мне послышалось?

На ягодицы приходиться шлепок, уступая приятному поглаживанию. Вскрикиваю и крепче прижимаюсь к нему. Морозный воздух овевает меня почти что раздетую, проникая под короткий подол и охлаждая вдруг намокшие трусики. Лицо горит, в ушах шумит кровь, но ничто не помогает мне прийти в чувства. Кошмар, стыдно признавать, как же он влияет на меня, фривольно и с благоговением.

— Руки! — запоздало огрызаюсь.

— Можешь не врать, тебе понравилось. — Мне мерещится, как ямочки вновь окрашивают самодовольное лицо папы моей воспитанницы. — Особенно моя задница, на которую ты недавно смотрела.

— Что?

— Не отрицаешь, — пожимает плечами, и я когтями царапаю ему шею. — Дикая кошечка, неукротимая, своенравная. Поехали, истеричка.

— Мои вещи…подруги, — вяло отзываюсь.

Мужчина пересекает парковку, направляясь к самому дальнему месту, что выходит на главную дорогу. Я без каких-либо сил в одну точку фиксирую взгляд, разум мутнеет сильнее и практически доводит до полудремы. Оказывается, на его плече удобнее засыпать, пусть не на пять звезд, все же…убаюкивает замертво.

Ставит меня на землю. Я съеживаюсь от пронизывающего ветра, потирая предплечья. Через секунду мне на плечи накидывают теплый пуховик, утопая в чарующем запахе. Мне кажется, словно я плыву по волнам и размеренно удерживаю на поверхности свое тело. Солнце щекочет лицо, где-то неподалеку летают чайки, уши заполняет вода, заглушая звуки сумбурных противоречий. Вот что мне напоминает эта энергетика, впитавшаяся в ткань — маскирующее облако.

— Садись! — командует, и я не перечу, потому что в целом устала с ним вечно препираться. Не знаю, может это возможность находить повод удерживать рядом с собой? Ибо Семен также, с помощью ухищренных подколов, приманивает меня к себе, раз за разом получает ответ. Общее увлечение перечить без причины — делает из нас врагов. Ложных врагов.

Юркаю в салон, его рука удерживает меня за голову, чтоб не ударилась об проем, устраиваюсь в кожаном кресле поудобней, детальнее разглядывая габариты. Хм, Audi нового класса, так как здесь все еще сохранился букет заводского послевкусия. Ручник передачи, обустроенный всякими непонятными кнопочками, панель с навороченным приемником, руль, обшитый кожаным чехлом, как и все сиденья. Вот как обустраиваются люди с достатком. Интересно.

— Посиди здесь. Я схожу в клуб за вещами и предупрежу твоих подруг. — Продолжая разглядывать приборную панель, слабо киваю. — Подскажи, где именно ваш столик?

— Справа от бара, — отмахиваюсь, откидываю голову на сиденье и прикрываю глаза.

Дверь с моей стороны захлопывается, слышится щелчок замка, и меня прорывает на смешок. Серьезно? Он думал, я сбегу? Да я уже встать не смогу, потому что мое тело потеряло последнюю связь с миром. К тому же с одной туфлей я вряд ли далеко убегу.

Верчу головой, она стала деревянной. Мушки в темноте мелькают, рисуют странные узоры, напоминающие чем-то оголенные провода. На смену приходит глубина. Она становится чертовски приятной, просящая подчиниться и ощутить прелесть забытых времен. Все расширяется и расширяется. Без конца и края. Сгущается, проникает в сознание, заражая темнотой последние крохи здравомыслия, ощущения действительности, и перед тем как отключиться, я вижу знакомые раскосые глаза, мужчину, нависающий надо мной, с трепещущим восхищением убирает волосы за ухо. Пересохшие губы не поддаются, вырываются какие-то хрипы. Семен.

Дальше…лишь пустота.

***

— Батюшки, что с ней случилось, сынок?

— Ничего страшного, Зинаида Степановна. Перебрала немного.

Сквозь кольца сна доносятся незнакомые голоса, в мозгах все начинает трещать, будто по ней ударили несколько раз прежде, чем окунули в пламя.

— Слава богу. А кто она тебе? ― Возникшее эхо будоражит тело болью, и я протяжно мычу. Моя голова болтается, руки и ноги отклеились от меня, не подчиняясь никакому моему требованию. Мышцы налились свинцом. ― Впервые ее вижу.

— Моя двоюродная сестра, ― бросает обладатель мужского голоса и кряхтит, а за ним следует открывание замка.

Там, где я окунулась с головой, время не поддается их законам, поэтому мне сложно определить, сколько прошло секунд, минут прежде, чем доносится чеканный старческий голос:

— Сестра… Симпатичная твоя сестра, но Женька и то краше, опытнее и важнее ее.

Неукротимая злость вдруг вновь обретает жизнь. Она меня сравнила с его женой? Была бы возможность выцарапала этой женщине глаза, чтобы доказать, кто еще опытнее. Мерзость.

Это подрывает меня проснуться, открыть глаза и взглянуть в белый потолок. После вновь закрываются.

— Теть Зин! Она. Моя. Сестра.

Слышится шипение и удаляющиеся шаги, будто кто-то спускается по лестнице.

— Я не осуждаю тебя, Семен. Но и ты мог по аккуратнее приводить девушек, когда жены нет дома.

— Спасибо за совет, которым я не собирался никогда пользоваться.

Дверь захлопывается, поставив точку в перепалке. Я практически возвращаюсь обратно, но веки не могут открыться, так как