Надолго он очнулся уже от резкого запаха. Вокруг мелькалилюди в белом, пахло больницей. Его кололи, на лице была кислородная маска.Когда он попробовал двинуть головой, маску тут же сняли. В поле зренияпоявилось равнодушное лицо немолодого мужчины, а с другой стороны послышалсявзволнованный голос:

— Доктор, что с ним?

— Жить будет, — ответил человек в белом.

— …но недолго?

Врач кивнул в сторону Крылова:

— Кончайте острить. Он уже слышит.

— Да он меня всегда наоборот понимает, — сноваголос, Крылов наконец узнал Откина. — Он здоровый, доктор! Хоть и в очках,но почти как человек…

Крылов скосил глаза, но ничего не увидел из-зарасплывающихся пушистых гор, похожих на женские груди. Вообще он смотрел как вузкую танковую щель. Не сразу сообразил, что взор закрывают вздувшиеся отпобоев щеки.

— Здорово… меня? — прохрипел он.

Послышались радостные голоса. Появилась медсестра, в ееруках широкое зеркало. Крылову почудилось, что поднесла ему с некоторымзлорадством, словно показывала красивой сопернице.

И все же он ужаснулся. Лицо стало безобразной вздутоймаской, разукрашенной во все цвета радуги. Губы черные, вздутые на половинулица, разбитые, рассеченные скулы, багровые кровоподтеки на щеках, висках,желтые пятна на подбородке, и везде наклейки, свеженаложенные швы…

Сзади, куда он не мог повернуть голову, послышалсяуспокаивающий голос Тора:

— Это еще что! Ты бы посмотрел на себя под одеялом!

— Здорово… — просипел Крылов.

Голос оборвался. Тор сказал бодренько:

— Нет, к бабам ходить будешь. Правда, в качествеконсультанта… Нет-нет, шучу! Я говорю о ребрах, три сломаны, одно проткнулолегкое… Тебя всего отделали. Милиция говорит, что нападавшие не старались тебяискалечить где-то намеренно. Просто били. Ты спи, во сне быстрее все заживает.Как на дворовой собаке!

Участковый посетил его в палате. Поинтересовался, незанимается ли Крылов бизнесом, не задолжал ли кому, не связан ли снаркоторговцами, не родственник ли Крылову, который сейчас в бегах по делулиповой фирмы «Легкие услуги»…

Крылов отвечал сперва охотно, вдруг да это поможет опознатьи отыскать мерзавцев. У всякого интеллигента, вовсю разносящего милицию насвоей уютной кухне, в глубине трусливой души остается надежда, чтомилиция — единственный защитник от произвола и что она все же суметзащитить хотя бы от хулиганья. Ведь мафии, скупившей милицию на корню, не нужныэти мелкие хулиганы и мелкие бандитики…

Потом вопросы утомили, быстро озверел, стал огрызаться.

Милиционер прекратил опрос, спросил с укором:

— Вы чего зверем кидаетесь? Я же ваши мысли не читаю.

— И слава богу, — буркнул Крылов.

— Вот и отвечайте, — закончил участковый. — Явсе версии проверяю. Я должен исключить, к примеру, нападение из-за неверноразделенной добычи?

— А теперь исключили? — спросил Крыловсаркастически.

— Исключил.

— И что осталось?

— Да так…

— Но что же?

— Основная причина, — вздохнул участковый. —Но, боюсь, она самая главная. Даже единственная. Но, увы, достаточно серьезная.

Сердце Крылова сжалось. Неужто первые реакции на скифизацию?

— Ка… кая?

— Очкарик, — ответил милиционер очень серьезно. Онбросил взгляд на могучие залысины пострадавшего, поинтересовался: — Акогда похолодает, вы, наверное, даже шляпу носите?

Крылов перевел дух. Да, в России этот повод посерьезнее длятычка в зубы, чем умные теории о превосходстве одной нации над другой или сменеправительства.

Итак, милиция предположила, что четверо здоровенныхлоботрясов просто решили поразмяться, а нет слаще корма для кулаков, чембеспомощный очкарик. Иногда в таких случаях, войдя в раж, вообще забивают досмерти. Ему еще повезло.

Бред, подумал он хмуро. Похоже, но что-то не так. Слишком ужне похожи эти четверо на подгулявших лоботрясов. И били без злобы, словновыполняли привычную работу. Подгулявшие могли бы в самом деле забить, к тому жеподгулявшие больше бы вопили, суетились, толкались, ударов было бы намногобольше, но ушибов меньше. А эти превратили его в мешок, наполненныйраздробленными костями. Во всяком случае, он чувствует себя именно так.

Однако то ли молодость, то ли звериная жажда жизни, носломанные ребра и три сломанных пальца срастались быстро, без осложнений, безсепсиса. Черные кровоподтеки превращались в безобразные желтые пятна, опухольспадала, взамен четче выступали свежие шрамы. Медсестра почти каждый деньснимала швы, уверяла, что эти грубые безобразные шрамы, вздутые как лиловыевалы, за пару недель рассосутся.

Крылов кивал, но, когда смотрел в зеркало, жалел, чторассосутся все. Уже присмотрел пару, которые пусть лучше остались бы. Вид как убурша, красивый и загадочный шрам чуть ниже скулы, с ним его вообще-тозаурядное лицо приобретает черты значительности…

В больнице он пролежал трое суток. Врачи настаивали, чтобыпробыл дней десять, если не пару недель, но Крылов, как доброволец на фронт,рвался из госпиталя домой за комп.

Да и будут неприятности с работой: если там станет известно,то шеф может потребовать, чтобы он каждый день являлся на службу от и до.Словно это уберегло бы!

В больницу за ним заехал Замполит. С ним явились Ласьков иБабай-ага, все трое помогли одеться, Крылов не хотел появляться дома в халате.Он чувствовал, что в состоянии идти сам, но друзья почти что отнесли на руках,усадили на заднее сиденье, даже укрыли, как паралитику, ноги старым пледом,больше похожим на вытертую половую тряпку из погребального кургана скифов.

— От моего Рекса остался, — объяснил Замполитскорбно. — Он так его любил… Когда стал старым, помню, даже ходил под себятолько на этом пледе…

Крылов не дрогнул лицом, он не кошатник, у него самогосовсем недавно умер пес от старости, проглотил таблетку анальгина, но пледбрезгливо отодвинул.

— Поехали. Мог бы и вчера!

— Вчера было нельзя, — ответил Замполит.

Машина с преувеличенной осторожностью развернулась.

— Можно, — возразил Крылов. — Никакихпроцедур больше не было. Только температуру три раза в день измеряли, но это яи дома умею…

— Да при чем ты, — удивился Замполит. — Ябрызговики вчера менял.

Дверь по звонку открыла Лилия. А дед, явно услышав звонок вприхожей, тоже поднялся, вышел. Когда Крылова перенесли через порог, дедпрошаркал навстречу, молча обнял.