Преследуемая стотысячною французскою армиейпод начальством Бонапарта, встречаемая враждебно-расположенными жителями, недоверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия ипринужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русскаятридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала внизпо Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, иотбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоботступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но,несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с котороюдрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление.Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову уБраунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен толькосвоим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать.Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки — стратегии,войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийскимгофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперьКутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом,соединиться с войсками, шедшими из России.

28-го октября Кутузов с армией перешел налевый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой иглавными силами французов. 30-го он атаковал находившуюся на левом берегу Дунаядивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя,орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельногоотступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали полесражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты,изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными;несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые списьмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, чтобольшие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещатьв себе всех больных и раненых, — несмотря на всё это, остановка при Кремсе ипобеда над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главнойквартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимомприближении колонн из России, о какой-то победе, одержанной австрийцами, и оботступлении испуганного Бонапарта.

Князь Андрей находился во время сражения приубитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, исам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милостиглавнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскомудвору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а вБрюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на своенесильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталостьгораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова вКремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн.Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.

Ночь была темная, звездная; дорога чернеласьмежду белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебираявпечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое онпроизведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего итоварищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека,долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро онзакрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливаласьсо стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, чторусские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием какбудто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французыбежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество вовремя сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночинаступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, ибезразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.

На одной из станций он обогнал обоз русскихраненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что-токричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось покаменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых.Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самыетяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущегомимо их курьера.

Князь Андрей велел остановиться и спросил усолдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. КнязьАндрей достал кошелек и дал солдату три золотых.

— На всех, — прибавил он, обращаясь кподошедшему офицеру. — Поправляйтесь, ребята, — обратился он к солдатам, — ещедела много.

— Что, г. адъютант, какие новости? — спросилофицер, видимо желая разговориться.

— Хорошие! Вперед, — крикнул он ямщику ипоскакал далее.

Уже было совсем темно, когда князь Андрейвъехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окондомов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферойбольшого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военногочеловека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь,подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Толькоглаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайноюбыстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения ужене смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делалимператору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли бытьему сделаны, и те ответы, которые он сделает на них. Он полагал, что его сейчасже представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновники, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.

— Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren,[Ваше высокородие, ] найдете дежурного флигель-адъютанта, — сказал емучиновник. — Он проводит к военному министру.