Но фурштат, не обращая внимания нанаименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: — Эй!землячки! держись влево, постой! — Но землячки, теснясь плечо с плечом,цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой.Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волныЭнса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли однадругую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат,кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из-под киверов лица сширокими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно-усталыми выражениями идвижущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда междуоднообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса,протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдатфизиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнамипехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке,окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская,наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.

— Вишь, их, как плотину, прорвало, — безнадежноостанавливаясь, говорил казак. — Много ль вас еще там?

— Мелион без одного! — подмигивая говорилблизко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за нимпроходил другой, старый солдат.

— Как он (он — неприятель) таперича по моступримется зажаривать, — говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, —забудешь чесаться.

И солдат проходил. За ним другой солдат ехална повозке.

— Куда, чорт, подвертки запихал? — говорилденщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.

И этот проходил с повозкой. За этим шливеселые и, видимо, выпившие солдаты.

— Как он его, милый человек, полыхнетприкладом-то в самые зубы… — радостно говорил один солдат в высоко-подоткнутойшинели, широко размахивая рукой.

— То-то оно, сладкая ветчина-то. — отвечалдругой с хохотом.

И они прошли, так что Несвицкий не узнал, когоударили в зубы и к чему относилась ветчина.

— Эк торопятся, что он холодную пустил, так идумаешь, всех перебьют. — говорил унтер-офицер сердито и укоризненно.

— Как оно пролетит мимо меня, дяденька,ядро-то, — говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат,— я так и обмер. Право, ей-Богу, так испужался, беда! — говорил этот солдат,как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовалаповозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан напаре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец,привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сиделаженщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здороваядевушка-немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиесяжители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка,двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двумженщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей обэтой женщине.

— Ишь, колбаса-то, тоже убирается!

— Продай матушку, — ударяя на последнем слоге,говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито ииспуганно шел широким шагом.

— Эк убралась как! То-то черти!

— Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.

— Видали, брат!

— Куда вы? — спрашивал пехотный офицер, евшийяблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.

Немец, закрыв глаза, показывал, что непонимает.

— Хочешь, возьми себе, — говорил офицер,подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все,бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда онипроехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, всеостановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротнойповозке, и вся толпа должна была ждать.

— И что становятся? Порядку-то нет! — говорилисолдаты. — Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как онмост подожжет. Вишь, и офицера-то приперли, — говорили с разных стороностановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.

Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкийвдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего-то большогои чего-то шлепнувшегося в воду.

— Ишь ты, куда фатает! — строго сказал близкостоявший солдат, оглядываясь на звук.

— Подбадривает, чтобы скорей проходили, —сказал другой неспокойно.

Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, чтоэто было ядро.

— Эй, казак, подавай лошадь! — сказал он. —Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!

Он с большим усилием добрался до лошади. Непереставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать емудорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшиене были виноваты, потому что их давили еще сильнее.

— Несвицкий! Несвицкий! Ты, г`ожа! —послышался в это время сзади хриплый голос.

Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцатишагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного,лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки-накинутом на плече ментике ВаськуДенисова.

— Вели ты им, чег`тям, дьяволам, дать дог`огу,— кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводясвоими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою изножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькоюрукой.

— Э! Вася! — отвечал радостно Несвицкий. — Даты что?

— Эскадг`ону пг`ойти нельзя, — кричал ВаськаДенисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровногоБедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая,брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и,казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволилседок. — Что это? как баг`аны! точь-в-точь баг`аны! Пг`очь… дай дог`огу!.. Стойтам! ты повозка, чог`т! Саблей изг`ублю! — кричал он, действительно вынимаянаголо саблю и начиная махать ею.

Солдаты с испуганными лицами нажались друг надруга, и Денисов присоединился к Несвицкому.

— Что же ты не пьян нынче? — сказал НесвицкийДенисову, когда он подъехал к нему.