— Я никому не позволю себе говорить, что ялгу! — вскрикнул Ростов. — Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что онлжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый деньи под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он,как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…

— Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня,— перебил штаб-ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая своидлинные усы. — Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицерукрал…

— Я не виноват, что разговор зашел при другихофицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затемв гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что ялгу… так пусть даст мне удовлетворение…

— Это всё хорошо, никто не думает, что вытрус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что-нибудь, чтобыюнкер требовал удовлетворения у полкового командира?

Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушалразговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб-ротмистра он отрицательнопокачал головой.

— Вы при офицерах говорите полковому командирупро эту пакость, — продолжал штаб-ротмистр. — Богданыч (Богданычем называлиполкового командира) вас осадил.

— Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.

— Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надоизвиниться.

— Ни за что! — крикнул Ростов.

— Не думал я этого от вас, — серьезно и строгосказал штаб-ротмистр. — Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только передним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабывы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да приофицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под судофицера и замарать весь полк? Из-за одного негодяя весь полк осрамить? Так, чтоли, по-вашему? А по-нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вынеправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь,как дело хотят замять, так вы из-за фанаберии какой-то не хотите извиниться, ахотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извинитьсяперед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный ихрабрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? — Голосштаб-ротмистра начинал дрожать. — Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынчездесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут:«между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли,Денисов? Не всё равно?

Денисов всё молчал и не шевелился, изредкавзглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.

— Вам своя фанаберия дорога, извиниться нехочется, — продолжал штаб-ротмистр, — а нам, старикам, как мы выросли, да иумереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданычэто знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесьили нет, а я всегда правду-матку скажу. Нехорошо!

И штаб-ротмистр встал и отвернулся от Ростова.

— Пг`авда, чог`т возьми! — закричал,вскакивая, Денисов. — Ну, Г`остов! Ну!

Ростов, краснея и бледнея, смотрел то наодного, то на другого офицера.

— Нет, господа, нет… вы не думайте… я оченьпонимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка. дачто? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, явиноват!.. — Слезы стояли у него в глазах. — Я виноват, кругом виноват!.. Ну,что вам еще?…

— Вот это так, граф, — поворачиваясь, крикнулштаб-ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.

— Я тебе говог`ю, — закричал Денисов, — онмалый славный.

— Так-то лучше, граф, — повторилштаб-ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. —Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да-с.

— Господа, всё сделаю, никто от меня слова неуслышит, — умоляющим голосом проговорил Ростов, — но извиняться не могу,ей-Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощеньяпросить?

Денисов засмеялся.

— Вам же хуже. Богданыч злопамятен,поплатитесь за упрямство, — сказал Кирстен.

— Ей-Богу, не упрямство! Я не могу вамописать, какое чувство, не могу…

— Ну, ваша воля, — сказал штаб-ротмистр. — Чтож, мерзавец-то этот куда делся? — спросил он у Денисова.

— Сказался больным, завтг`а велено пг`иказомисключить, — проговорил Денисов.

— Это болезнь, иначе нельзя объяснить, —сказал штаб-ротмистр.

— Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся онмне на глаза — убью! — кровожадно прокричал Денисов.

В комнату вошел Жерков.

— Ты как? — обратились вдруг офицеры квошедшему.

— Поход, господа. Мак в плен сдался и сармией, совсем.

— Врешь!

— Сам видел.

— Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?

— Поход! Поход! Дать ему бутылку за такуюновость. Ты как же сюда попал?

— Опять в полк выслали, за чорта, за Мака.Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что,Ростов, точно из бани?

— Тут, брат, у нас, такая каша второй день.

Вошел полковой адъютант и подтвердил известие,привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.

— Поход, господа!

— Ну, и слава Богу, засиделись.

Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собоймосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23-го октября русскиевойска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск всередине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.