В штабе Кутузова, междутоварищами-сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и впетербургском обществе, имел две совершенно-противоположные репутации.

Одни, меньшая часть, признавали князя Андреячем-то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него большихуспехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князьАндрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея,считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князьАндрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.

Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князьАндрей с бумагами подошел к товарищу, дежурному адъютанту Козловскому, которыйс книгой сидел у окна.

— Ну, что, князь? — спросил Козловский.

— Приказано составить записку, почему нейдемвперед.

— А почему?

Князь Андрей пожал плечами.

— Нет известия от Мака? — спросил Козловский.

— Нет.

— Ежели бы правда, что он разбит, так пришлобы известие.

— Вероятно, — сказал князь Андрей и направилсяк выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошелв приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, сповязанною черным платком головой и с орденом Марии-Терезии на шее. КнязьАндрей остановился.

— Генерал-аншеф Кутузов? — быстро проговорилприезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и безостановки проходя к двери кабинета.

— Генерал-аншеф занят, — сказал Козловский,торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. —Как прикажете доложить?

Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверхувниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут незнать.

— Генерал-аншеф занят, — спокойно повторилКозловский.

Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулисьи задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что-то карандашом,вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стули оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят?Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что-то сказать,но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странныйзвук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показалсяКутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности,нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.

— Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видитенесчастного Мака. ] — проговорил он сорвавшимся голосом.

Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета,несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна,пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову,закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.

Слух, уже распространенный прежде, о разбитииавстрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Черезполчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями,доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии,должны будут встретиться с неприятелем.

Князь Андрей был один из тех редких офицеров вштабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. УвидавМака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампаниипроиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себето, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.

Невольно он испытывал волнующее радостноечувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что черезнеделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновениирусских с французами, впервые после Суворова.

Но он боялся гения Бонапарта, который могоказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допуститьпозора для своего героя.

Взволнованный и раздраженный этими мыслями,князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писалкаждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутникомЖерковым; они, как всегда, чему-то смеялись.

— Что ты так мрачен? — спросил Несвицкий,заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.

— Веселиться нечему, — отвечал Болконский.

В то время как князь Андрей сошелся сНесвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух,австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения запродовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкомукоридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремяофицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосомпроговорил:

— Идут!.. идут!.. посторонитесь, дорогу!пожалуйста дорогу!

Генералы проходили с видом желания избавитьсяот утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбкарадости, которой он как будто не мог удержать.

— Ваше превосходительство, — сказал онпо-немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. — Имею честьпоздравить.

Он наклонил голову и неловко, как дети,которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.

Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулсяна него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутномвнимании. Он прищурился, показывая, что слушает.

— Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров, только немного тут зашибся, — прибавил он, сияя улыбкой иуказывая на свою голову.

Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.

— Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] —сказал он сердито, отойдя несколько шагов.

Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, ноБолконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его иобратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака,известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себеисход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.