– Спиртного, простите, не держим, – сказалПедро, – и мясного сегодня не полагается – пятница... Угощайтесь.

Мазур без церемоний принялся за еду. Он сидел за ветхимстолом и, растопырив локти, старался вовсю.

Раздалось приближающееся урчанье мотора, видно было внезастекленное окно, как подъехал зеленый джип с сине-желтой полицейскойэмблемой на борту. Водитель – кроме него, в машине никого не было – спрыгнул наземлю и направился ко входу уверенно, словно бывал здесь далеко не впервые.

Мазур даже ухом не повел, продолжая орудовать ложкой, –но, понятное дело, прилежно фиксировал все вокруг происходящее. Незнакомецвошел. Классический деревенский шериф местного розлива: форма мятая, фуражкасидит на голове криво, огромная кобура болтается на пузе неуставным образом.Войдя, страж закона старательно перекрестился на висевшее на стене черноераспятие, мельком покосился на Мазура, на прозаически висящий рядом со шляпойавтомат, обратился к Педро на местом наречии. Они поговорили совсем недолго,потом новоприбывший, кинув еще один взгляд на Мазура – этакий профессиональнобдительный, – вышел, прыгнул за руль и укатил.

– Начальник местного участка, – пояснил Педро. –Заехал для порядка, посмотреть, как у нас тут обстоят дела. Не так уж и далекоотсюда войска сцепились с партизанами... ну да вы знаете.

– А вы как тут живете? – спросил Мазур с набитымртом. – Не беспокоят... плохие парни?

– Всякое бывает, сын мой, – уклончиво ответилПедро. – Много еще шляется по нашей многострадальной земле народа, неуважающего святыни, все без исключения. Справляемся понемножку, главным образомБожьим словом и христианским смирением... Когда устроитесь на ночлег, автоматрекомендую держать у изголовья: на Бога надейся, а сам не плошай...

Мазур кивнул, вычищая из тарелки остатки каши. Местныйполицай его нисколечко не обеспокоил: видно было, что Мазур его незаинтересовал вовсе. Ну, понятно: среди окрестных партизан белых не водится, аориентировка «алмазного спецназа», даже если и разослана по окраиннымполицейским участкам, касается д в о и х белых – и уж наверняка в захолустьенет факсов, способных принять фоторобот разыскиваемого беглеца...

Педро встал, двигаясь удивительно грациозно для своихгабаритов, зажег керосиновую лампу, висящую на проволоке, наискось протянутойчерез комнату, – за окном ощутимо стемнело.

– Электричество стараемся лишний раз не включать, –пояснил он, – топлива для генератора маловато... Распорядиться насчетдобавки? Проголодались, я вижу.

– Нет, благодарю вас, – сказал Мазур. – Вполнедостаточно.

За окном, негромко разговаривая на местном диалекте, прошлилюди – служба, очевидно, кончилась. Судя по голосам, среди них было несколькодетей.

Словно угадав его мысли, Педро сказал со вздохом:

– Времена тяжелые, столько сирот прибилось... Отдохнуть,быть может, хотите? Мы здесь рано ложимся...

– Охотно, – кивнул Мазур.

Поднялся, забрал отощавший рюкзак и снял с вешалки автомат.Педро, опираясь на посох – без всякой необходимости, сразу видно, – шагалвпереди. Привел Мазура в одну из глинобитных хижин, первым вошел во мрак, зажеглампу. Обстановка, конечно, спартанская: охапка соломы в углу вместо постели,кое-как сколоченный стул, еще более корявый стол.

– Уж не посетуйте, сын мой, – сказал Педро. –Обитель у нас скромная, странноприимный дом в ужасном состоянии, чем, какговорится, богаты...

– Ну, не в моем положении привередничать, – сказалМазур. – Спасибо и за то, что приютили, накормили...

– Бога благодарите, сын мой... Спокойной ночи.

Он поклонился и вышел. Оставшись один, Мазур снял автомат спредохранителя, поставил его у стены так, чтобы был под рукой в случае чего,подошел к единственному окну, прислушался. Неподалеку о чем-то спокойно инегромко разговаривали двое – Педро с кем-то из детей, лениво, наверняка опустяках. Побрехивала собака. А больше никаких звуков не доносилось. Уютныйуголок... пока что.

Мазур перенес керосиновую лампу в дальний угол – чтобы тачасть хижины, где он обосновался, тонула в темноте. На всякий случай. Чутьподумав, отнес в другой угол вынутую из рюкзака сумку с алмазами, выкопал ножомв земляном полу соответствующую ямку и упрятал туда клад, тщательно заровнял,засыпал соломенной трухой. Получилось неплохо, если не знать, где лежит,придется весь пол перекапывать.

Сзади послышался шорох – низко над землей. Мазур обернулсябез особой тревоги. Из кучки соломы в углу вылез зверек вроде сурка, встал назадние лапки и принялся разглядывать Мазура с видом полноправного здешнегожителя.

Швырять в него чем-нибудь было бы неучтивостью – как-никакБожья обитель, а Господь всяких тварей велел миловать – в конце-то концов, незмеюка... И Мазур игнорировал визитера. Растянулся на соломе – слава богу, вней никакие насекомые вроде бы не обитали, – закурил.

Значит, вот так, господин президент. Перехитрили они вас втот момент, когда вы решили, что изобрели беспроигрышную комбинацию. Ну, кто жмог подумать о «проблеме-2008», выходящей за рамки о б ы ч н о й логики деловыхлюдей...

Он, конечно, был не настолько сентиментален, чтобыпечалиться всерьез, но все же грустновато чуточку, президент ему ничего плохогоне сделал, наоборот, на свой лад пытался облагодетельствовать, насколько мог.Из корыстного расчета, понятно, но все равно и тем не менее. В условиях, когдавесь мир только и собирается тебя сожрать, на старости лет начинаешь ценитьлюдей, не сделавших тебе ни капли плохого. Не так уж их и много – по пальцамможно пересчитать...

Он ненадолго погружался в чуткую дрему, просыпался, необнаружив вокруг никакой угрозы, вновь понемногу погружался в бдительноезабытье, а со временем позволил себе уснуть по-настоящему.

Пробуждение получилось с к в е р-н ы м.

Во рту стоял противный вкус непонятной химии, глаза удалосьоткрыть далеко не сразу, едва разлепил, окружающее было туманным, нечетким,словно он смотрел из-под воды без маски. И с обычной ясностью мысли былоплоховато, мысли как-то неправильно в о р о ч а л и с ь в голове.

«Неужели п о д с ы п а л что-то, сволочь?» – подумал он угрюмо.Попытался проморгаться, встать, он все еще в хижине, вон корявый стол...

Который заслонили чьи-то ноги в высоких ботинках… Рядом сними легонько колыхался ствол направленного дулом вниз германского автомата. Ичей-то поразительно знакомый голос не без ехидства поинтересовался на языкеродных осин:

– Изволили продрыхнуться, ваше степенство, господинводоплавающий?

Мазур попробовал встать, но автоматное дуло, проворнопереместившись, уперлось ему под ключицу – и он поневоле остался лежать.Окончательно справившись с плывущими перед глазами размытыми полосами,вздохнул: