— Проходи, Клэр. Том и Ребекка уже ждут тебя. Они постоянно о тебе говорили.

Абсолютная ложь, они ни разу не вспомнили о своей няне. Но как только она вошла в комнату, дети бросились к ней. Ребекка повисла на Клэр так, что та чуть не упала.

— Спокойно! Спокойно! — Клэр счастливо смеялась. Она взяла на руки Тома, который немедленно схватил ее за волосы и что-то залопотал. — Мой сладкий.

Я все это слышала, но мне даже не захотелось ее стукнуть. Потом Клэр вручила детям свои подарки, и, пока они их рассматривали, мы смогли спокойно поговорить.

— Ты уже нашла новую работу?

— Нет. Я решила пойти в колледж. Хочу получить педагогическое образование и потом работать с малышами.

— Великолепно! Я за тебя очень рада!

— А как у вас дела? Тогда, в пятницу, вы выглядели… вы выглядели такой расстроенной.

— Все в порядке. — Тут, к своему ужасу, я поняла, что к глазам опять подступают слезы. — Пойдем-ка на кухню.

Убедившись, что дверь закрыта и дети нас не слышат, я сказала:

— Майк ушел.

— Как? — Она была потрясена.

— Я выяснила… Господи, Клэр, это все так ужасно… я выяснила, что он спал с одной из моих подруг. Конечно, Ребекка ни о чем не знает. Она думает, что папа уехал по делам.

— Знаете, — Клэр нерешительно на меня посмотрела. — Мне кажется, я знала.

— Что?!

— Как-то вечером… Вас еще не было дома, а он с кем-то говорил по телефону. Очень тихо. Он не заметил, как я вошла в комнату. Я хотела сказать ему, что уже ухожу, поэтому просто стояла и ждала, когда он положит трубку. Мне не хотелось его прерывать, я думала, что это деловой разговор. А потом он вдруг сказал — не думаю, что мне это послышалось: «Я постараюсь выбраться. Пока, Кейт… Конечно. Не беспокойся». В его голосе было что-то такое… Он почти шептал, хотя думал, что, кроме него, в комнате никого нет. Я кашлянула, чтобы он меня заметил. Когда он обернулся, то у него было такое лицо, будто он сейчас упадет в обморок. Он ничего не сказал, просто вышел из комнаты. Но он и так не особенно много со мной разговаривал, так что я не обратила на это внимания. На следующий день он сказал мне, что ему звонил коллега, который беспокоился по поводу съемок. Мне это показалось странным, но было слишком много дел, и я даже не стала об этом думать. Я должна была вам рассказать? — в ее голосе появились виноватые нотки.

— Нет. Откуда ты могла знать? Не волнуйся, все будет в порядке. — Мне не хотелось, чтобы еще и она думала о нашей семейной драме. — Удачи тебе. И спасибо тебе за все.

Клэр крепко меня обняла.

Том не хотел ее отпускать. Ребекка, рыдая, крепко обняла Клэр за ноги и не давала двигаться.

— Я скоро опять к вам приду. — Клэр тоже заплакала.

Ребекка еще крепче вцепилась в ее ноги, Клэр покачнулась, и сумочка съехала у нее с плеча, из нее вывалился кошелек. Я нагнулась, чтобы его поднять, и увидела, что Клэр вставила в пластиковый кармашек фотографии Тома и Ребекки. Как будто они — ее собственные дети.

Пятница, 21 ноября

Сегодня позвонил Майк. После двух недель молчания. Две недели я вздрагивала каждый раз, когда звонил телефон. Две недели я подбегала к окну каждый раз, когда слышала, что к воротам подъезжает машина. Две недели каждое утро начиналось для меня у почтового ящика. Молчание — хорошая месть. Он ведь прекрасно знает, что Ребекка постоянно о нем спрашивает. По утрам она врывалась ко мне в спальню, спрашивая, дома ли папочка. Она завела привычку открывать дверцы нашего шкафа, чтобы проверить, не спрятала ли я Майка. Мои ответы ей отличались однообразием:

— Нет, он все еще очень занят. Я уверена, что он вернется в выходные. Я говорила с ним по телефону, он просил передать, что очень тебя любит.

— Алло.

После небольшого молчания в трубке раздался спокойный голос Майка. У меня сразу же вспотели ладони.

— Можно мне навестить детей в выходные? Когда тебе будет удобно?

— Завтра, — от напряжения я могла только шептать.

— Я съезжу с ними куда-нибудь.

— Нет. Тогда они сразу… — голос у меня дрожал. — Тогда они сразу поймут, что что-то не так. Я ничего не сказала Ребекке. Останься с ними дома. Просто приходи, и вы вместе здесь поиграете.

— Как твои дела? — его голос звучал отчужденно.

— Нормально. Все в полном порядке.

Он положил трубку.

Получается, это возможно — любить и ненавидеть одного и того же человека одновременно? С Кейт все просто. Я ее ненавижу. О, как я ее ненавижу. Боюсь, что, если мы сейчас встретимся, я могу на нее наброситься. Я так хочу, чтобы она поняла, какую боль она мне причинила. Мне хочется ранить ее, ранить физически. Например, расцарапать или сильно побить. Никогда не думала, что мне в голову могут прийти такие мысли. Как будто я и в самом деле могу ее убить. Но Майк! Как же получилось, что у человека, которого я так хорошо знаю, так сильно люблю, была тайная жизнь, в которой ни для меня, ни для нашей семьи не было места? Я этого не понимаю! И не уверена, что дело только в сексе. В конце концов, никто, находясь в здравом уме, не будет рисковать своей семьей только ради секса.

Суббота, 28 ноября

Мы с Ребеккой свернулись под пледом на моей кровати.

— Сегодня приедет папа.

Объяснения, почему у него нет чемодана и почему он уедет в тот же день, я решила придумать потом.

Ребекка запрыгала от радости:

— Папочка! — Она обняла меня. — А он привезет мне еще Барби?

— На твоем месте я бы не стала об этом спрашивать сразу, как только ты его увидишь.

Утро я провела дома. Больше всего мне хотелось застыть у окна в ожидании Майка. Чтобы отвлечься, я занялась собой. Мне хотелось, чтобы мой внешний вид говорил: «Твое присутствие меня абсолютно не волнует». Вместе с тем одежда должна была подчеркивать, что: а) Я восхитительна и б) Я похудела. В итоге выбрала черные спортивные брюки. Ребекка заняла наблюдательный пост у входной двери: как только вдали раздавался шум машины, она бросалась к воротам, чтобы первой встретить папу. Я принялась за дом: вымыла полы, навела порядок в шкафчиках для посуды, сменила мешок для мусора в пылесосе, загрузила белье в стиральную машину. Я даже расчесала собак — очень хорошо помогает, если нужно занять руки.

Наконец, в двенадцать его машина подъехала к дому. Я еще сильнее склонилась над кастрюлей, которую в тот момент мыла. Я не хотела, просто не могла встретиться с ним взглядом. Ребекка закричала: «Папочка!» Том, который сидел на кухонном полу и стучал по кастрюлям деревянной ложкой, поднял голову. Он поднялся и заковылял к двери, за которой слышался возбужденный голос Ребекки. Плюх вытянул лапы, Том споткнулся о них и упал. Я как раз поднимала его, когда почувствовала — мне даже не надо было смотреть, — что Майк появился в дверях. Я медленно подняла голову и увидела, что он стоит, держа на руках Ребекку. Она крепко обхватила его ногами за талию и прижалась лицом к его щеке. Наши глаза встретились. В его взгляде было все, что так трудно выразить словами: боль, сожаление, обида, опустошенность. По правде говоря, меня не могло не радовать, что он выглядит ужасно. Его лицо, всегда загорелое, привлекательное, излучающее уверенность, покрылось морщинками. Оно было непривычно бледным. Под глазами появились мешки. Он похудел. Свитер весь в катышках определенно сел после стирки. Это был именно тот свитер, который Майк ненавидел больше всего и уже давно не надевал. Представляю его раздражение и отчаяние, когда пришлось уложить в чемодан именно этот свитер. Дело в том, что все остальные были грязными. На прошлой неделе, когда мне становилось совсем тошно, я зарывалась лицом в его вещи, вдыхая его запах, такой родной, мужественный. Уходя, он мог взять с собой только те вещи, которые лежали в шкафу. Просто чудо, что он сумел выжить: запас одежды на две недели ограничивался четырьмя рубашками, причем для одной из них требовались запонки (а последнюю пару Том потерял где-то за батареями в старом доме). Как же приятно думать, что ему пришлось уйти всего с двумя целыми парами носков. А еще он не взял свое лучшее пальто — оно лежит в куче неразобранной одежды, — так что ему было не очень-то тепло.