Эдиан видела, что он искренне наслаждается, показывая ей самые красивые и интересные уголки страны и некоторых ближайших государств. Да и для нее этот вояж превратился во что-то вроде «медового месяца». Они не говорили о женитьбе, не обсуждали сложных вопросов, связанных с магией. Словно бы выпали из тревожной обычной действительности и были счастливы вдвоем.

Ничто не мешало Герберту давать ей уроки и во время путешествия. Эдиан узнала много тайн высшей магии именно тогда.

И, может быть, из-за ощущения крылатого счастья в душе сила Эдиан окрепла и стала более управляемой именно за тот месяц.

Из таких поездок не хочется возвращаться. В последний день она стояла на берегу моря в порывах ветра, смотрела на белые барашки. Два других дня было спокойно, и она упоенно купалась. Иногда одна, иногда ректор присоединялся к ней, ловил ее в воде и ласкал, целовал солеными губами и чуть щекотал щетиной. Это было сказкой.

Теперь же в воду было не войти. И Эдиан казалось, что шторм прогоняет их обратно. Говорит, что сказка кончилась. Сердце медленно, но неуклонно заливала тревога.

А еще в голову вдруг начали стучаться мысли, почему же ректор так ни разу и не намекнул (хотя бы!), что они могли бы пожениться. Конечно, срок их отношений ограничен «договором». Но неужели он всерьез намерен отпустить ее после этого?

Вот так — носит ее на руках, любит и нежит, учит и заботится, воспитывает и… и через два года возьмет и отпустит?! Нет, конечно, она сама взяла с него это обещание. Но неужели он действительно его выполнит, не будет бороться за нее?!

Это были сложные мысли и противное чувство в солнечном сплетении. И Эдиан всячески прятала их. Ведь иначе он может подумать что-нибудь лишнее… Например, что она всерьез хочет навсегда связать с ним жизнь…

А она не хочет, нет! На самом деле — нет! Просто ее самолюбию льстило бы, если бы Герберт готов был нарушить обещание и забрать ее насовсем!

По возвращении их ждал сюрприз. Мама Эдиан начала разговаривать с Броуди, и весьма осознанно. А еще Эдиан показалось, что вампир как-то привязался к своей подопечной. Рассказывая Герберту с Эдиан о происходившем с ней за этот месяц, он упоминал Лэрис чуть ли не с нежностью.

Надо же, думала Эдиан, вампир, а ему не чужды человеческие чувства. Может быть, если мама в итоге станет именно такой, то ничего страшного?

* * *

Спустя полтора года…

Была зима. В дальнем саду Академии с некоторых деревьев облетели листья. Другие, вечнозеленые, стояли заиндевевшими. Эдиан потрогала один из них, и тонкая корка льда растаяла под ее пальцами, образовав влажный теплый круг.

— Не люблю зиму, — сказала Лэрис, искоса посмотрев на листик в руках. — Зимой холодно и хочется крови, чтобы согреться. И вспоминается, как хотелось ее всегда.

Эдиан вздохнула, заботливо поправила на маминых плечах теплый плащ, взяла ее под руку и повела по тропинке. Со слов самой Лэрис, Эдиан знала, что физические ощущения у них не такие, как у людей. Например, тот же холод, они чувствуют не так. У них не бывает озноба, их не трясет. Просто возникает неприятное ощущение, которое хочется убрать, взяв «тепло» у других существ. Это не нравилось ни Эдин, ни самой Лэрис.

Конечно, высшая вампирша Лэрис не была прежней матерью Лэрис. Она так и оставалась отстраненной, более заторможенной, чем большинство людей. Она почти не проявляла эмоций. Как, впрочем, и Броуди. Эдиан следила за мимикой и поведением вампира, чтобы понимать, где Лэрис присущи качества ее новой расы, а где она просто безвозвратно изменилась

Но в любом случае, с этой отстраненной Лэрис, на чьем лице никогда не мелькало улыбки, а в голосе не слышалось интонаций, можно было разговаривать. Ее можно было любить и принимать в ответ странную вампирскую любовь. Ведь вампирша теперь помнила свое прошлое: как была женой графа Морнгейма, помнила любимого и дочь. И явно любила Эдиан, просто проявляла это лишь редкими касаниями жесткой нечеловечески сильной кисти к щеке Эдиан.

Лэрис помнила все. Иногда они с Эдиан даже вспоминали былые времена. Лишь об одном вампирша никогда не говорила — о том, что происходило с ней у троллей. И Эдиан искренне надеялась, что, может… как раз этот период своей жизни она и не помнит.

— Ничего, мамочка, — сказала Эдиан, погладив жесткий локоть матери под плащом. — Уже скоро я сдам выпускной экзамен, получу звание Мага вне категорий и титул Великой Волшебницы. И мы с Гербертом сделаем так… что ты снова станешь человеком.

Эдиан не говорила матери, что именно они сделают, ведь это держалось в секрете. Кроме Герберта и Эдиан о готовящейся операции знал лишь заинтересованный в ней король, да магистр Броуди, похоже, догадывался в силу своей хитрости, проницательности и близости к Лэрис и Эдиан.

С некоторых пор Броуди и вовсе взял подопечную к себе. Герберт запретил ему вывозить Лэрис в город без специального разрешения, все остальное было на его усмотрение.

Раскрыть перед людьми былую личность Лэрис было невозможно. Хотя бы потому, что, сделав ее вампиром, Броуди нарушил законы и своей страны, и Эрбина. Но в Академии о Лэрис знали, и считали, что Броуди привез с родины не то жену, не то любовницу, не то служанку. Удивительным во всей этой истории выглядела лишь странная дружба будущей великой волшебницы с вампиршей. Но все в Академии склонялись к тому, что «ведь нашу красавицу, как и ректора, не поймешь… У нее любые интересы могут быть. Вот и до вампиров добралась, раз уж всю человеческую магию уже изучила».

— Ты снова станешь человеком, и Герберт попробует даже восстановить тебя в правах, — закончила Эдиан.

Лэрис вдруг остановилась и напряженно посмотрела на Эдиан.

— Эдиан, дочка, послушай, — своим малоэмоциональным голосом сказала она. Пожалуй, если в нем могли быть чувства, то сейчас их было больше всего. — Я не хочу. Мне это не нужно. Я хочу остаться высшим вампиром. Мне так лучше.

— Что?! — изумленно переспросила Эдиан.

— Я не хочу меняться обратно, — своим отрешенным голосом пояснила мама. А в следующий момент ее голос стал почти таким, как раньше, в нем появились даже горячие нотки. — Девочка моя, я понимаю, что ты хочешь как лучше для меня. Но мне это не нужно. Я тоже могу думать. И я много думала. Так я устойчивее к тому, что со мной было. Я помню все, — она внимательно поглядела на Эдиан, видимо, хотела убедиться, что Эдиан понимает, о чем она. Эдиан растерянно кивнула. — Но это почти меня не тревожит. У нас, высших, другие чувства. Если я стану человеком, у меня не будет ни будущего, ни… покоя. Я не хочу этого. К тому же… я хочу остаться с магистром Броуди. Я… полюбила его.

— Что? — опять растерянно переспросила Эдиан.

Губы матери скривились в подобие улыбки.

— Он создал меня. Он дал мне эту «посмертную» жизнь. Он долгое время отдавал мне свою кровь. Он заботился обо мне и принимал меня, когда я была настоящим монстром. Он был мне опорой эти годы. И он полюбил меня. Что я могла дать ему в благодарность — только свое сердце и саму себя. Тебя создал твой ректор. А меня — магистр Броуди.