После поделил бабки, целых пятьдесят пять рублей: тридцатниксебе взял, пятнадцать рублей Бухану. А Лёхе, Пищику и Серому чирик на троих.Еще и сказал:

– Эх вы, шестеренки. Прибежали на готовое. Фольксштурмкакой-то, а не зондеркоманда. Один Бухан – боец, и у того вместо башкикастрюля.

Что такое «фольксштурм», Серый не знал, но что в городе«зонтовские» числились не в большом авторитете, это факт. И пацанов маловато, инастоящих быков среди них нет. Бухан, хоть и здоровый, но тупой, что правда, топравда. А Мюллер, конечно, знает всякие приемчики типа ребром ладони по шее, нопротив таких бойцов, как «сычовский» Репа, кишка у него тонка, не говоря уж проШтыка с его «вокзальными».

Однако вломить гаду Рожнову, чтоб не беспредельничал, этоМюллеру раз плюнуть. А уж Серый отработает, отблагодарит.

Эх, раньше надо было додуматься. Стыд мешал. Как расскажешь,что отчим его, шестнадцатилетнего парня, лупцует ремнем по голой заднице игоняет «под нарами» спать?

Только сейчас Серому стало не до стыда – жизнь приперла.Очень уж страшно было домой возвращаться.

Надо в котельную заглянуть. Может, пацаны еще там трутся.Если уже разошлись, придется к Мюллеру на квартиру идти. Это хреново. Батя уМюллера солидняк, директор мебельного магазина, не разрешает сыну с шпанойводиться. Разозлится группенфюрер, а что делать? Хоть в петлю лезь.

Серый тяжело вздохнул.

Тут радио, будто подслушав его муторные мысли, спросилостихами:

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

И поперхнулось. Потому что автобус кинуло вбок – до тогосильно, что у Серого кепка слетела с головы.

Остальных пассажиров тоже качнуло, но дальнейшее произошлотак быстро, что вряд ли кто-нибудь из них успел проснуться. Да если и успел,какая разница? Все равно они уже ничего не расскажут.

Роберт Дарновский взглянул вперед, на кабину водителя, иувидел сквозь двойное стекло посреди дороги нечто очень странное: высокую иширокую белую колонну, даже не то чтобы белую, а будто наполненную изнутриярким-преярким светом. Сама же колонна была вроде как стеклянная, во всякомслучае в ней отразились фары.

Сергей Дронов увидел то же самое, только немного в иномракурсе, и назвал про себя колонну «белым столбом».

Почему шофер так круто рванул влево, было ясно: вылетелиз-за поворота, увидел неожиданное препятствие и попытался избежатьстолкновения. Непонятно другое – зачем в следующий миг он столь же резковывернул руль обратно.

«Крэзанулся он, что ли?» – мелькнуло в мозгу у Роба.

А Серый подумал просто: «Щас вмажемся».

Оба непроизвольно зажмурились, ожидая услышать звонразбитого стекла, но услышали совсем другие звуки, причем Роб одни, а Серыйсовсем другие.

Но сначала лучше рассказать, что они увидели.

Открыв глаза (и Робу, и Серому показалось, что это произошломаксимум секунду спустя), оба обнаружили над собой беленый потолок с трещинами.Только у Дарновского перед глазами трещины были продольные, а у Дроновапреимущественно поперечные и с желтоватыми разводами.

Сходность открывшейся их взглядам картины объясняласьпросто: ребята очнулись в одном и том же реанимационном отделении басмановскойрайбольницы, в двух соседних боксах.

А услышал Роб вот что: многоголосое звучание оркестра, вкотором сливались сладостный пилёж скрипок, восторженные всхлипы труб, победноерокотание ударных и щекочущее душу пение каких-то неведомых ему инструментов.Уже очнувшись, но еще не вполне придя в себя, десятиклассник подумал:«Суперский музон. Хоть и классика, а не занудство. По-своему не хуже, чем „Ледзеппелин“. Вивальди, что ли?» И первым делом рефлекторно поискал глазамиисточник, откуда лилась чудесная симфония-расподия или как она там называлась.

Тогда-то Роб обнаружил и беленый потолок, и крашеныеказенной голубоватой краской стены, и стеклянно-металлическую конструкцию, откоторой к его забинтованному локтю тянулась трубка. Ни радиоприемника, нипроигрывателя не увидел. Однако метаморфоза, произошедшая с рейсовым автобусом,до того поразила десятиклассника, что он на время забыл о мелодии и захлопалглазами, затряс головой, отчего капельница недовольно булькнула. Музыка,впрочем, не пропала, а словно бы ушла в бэкграунд, как это бывает в кино.

Потом открылась дверь, в палату вошел бородатый человек вбелом халате, и симфония-рапсодия сбавила громкость почти до нуля, но все же нестихла.

– Где я? В больнице, да? А что случилось? – спросил Робкаким-то не своим, сиплым голосом.

Врач сел рядом, поправил капельницу, взял пациента зазапястье и уставился на часы.

– Повезло тебе, парень. Прямо хоть в музее показывай. Оттакого удара все внутренние органы должны были полопаться, позвонки к чертупереломиться. Кто впереди сидел, все в лепешку, а тебе хоть бы хны. Вон и пульснормальный. А находишься ты в больнице имени Семашко, в реанимации, то бишь вотделении интенсивной терапии. Но это для подстраховки. Ты целехонек,здоровехонек, хоть завтра в Афганистан, интернациональный долг выполнять. –Бородатый хохотнул, отсоединяя от локтя трубку – Роб поморщился, когда иглавышла из вены. – Домой мы сообщили, ты не волнуйся. Хорошо, у тебя в карманепаспорт лежал. Что же с автобусом-то стряслось, а? К тебе следователь рвется,хочет выяснить. Ты успел что-нибудь разглядеть?

Стихнувшая на время музыка вновь зазвучала громче, и как-тоочень лихо, по-заводному. Динамики у них тут где-нибудь, что ли? Вряд ли,откуда в занюханной райбольнице саунд-систем такого качества. Тут явно и долби,и вуферы, и частотка класса люкс. Чудно. Дарновский повертел головой, ноникакой аудиоаппаратуры не обнаружил.

Бородатому врачу он сначала хотел сказать про белую колоннуна шоссе, но засомневался. Скорей всего она ему привиделась, уже после того,как потерял сознание. Какая на фиг колонна посреди дороги, да еще стеклянная?

А тут доктор возьми и спроси:

– Чего ты все головой мотаешь? Зрение не двоится? В ушах незвенит, не шумит? Ну-ка, подними подбородок. Сюда смотри. – И взял пациентаруками за виски.