– И вот после этого ты сбежать решила?

– А ты б не решил?! Сидел бы и ждал, когда тебя в «большой круг» поволокут и кровь выпустят? Нема дурных…

– И как – получилось?

– Ну да, как же…

Со слов Маши, с побегом у нее вышло примерно так же, как с первым в жизни «приворотом». Ну, то есть через… пень-колоду, скажем так. При попытке покинуть глубокой осенней ночью территорию очередного особняка, где квартировала Лили со своим «штабом», молчаливые мордовороты из охраны возникли из ниоткуда и, взяв ее под белы рученьки, препроводили в кабинет к хозяйке. Судя по всему, ее просто-напросто ждали – у той самой совершенно незаметной и никому, как она была уверена, не известной лазейки в заборе, которую она наметила в качестве пути для бегства. И Лили тоже ждала. Не было ни крика, ни вполне ожидаемых брани и пощечин, ни даже упреков в неблагодарности и предательстве. Улыбнулась своей «фирменной» улыбкой, которая, по Машиному мнению, гораздо больше была бы к лицу гремучей змее, и подошла к своей ученице, словно кошка, к загнанной в угол мышеловки мыши.

Зайдя ей за спину, Лили начала молча проводить какие-то манипуляции. Меньше минуты спустя Машины плечи вдруг против ее воли начали отклоняться назад, а потом закружилась голова – внезапно и так сильно, что она даже зажмурилась. Когда глаза удалось открыть, перед ними маятником раскачивался кулон, который Лили носила практически не снимая – из тяжелого блестящего золота, с красным камнем, настолько большим, что он мог даже вызвать подозрение в своей подлинности. Но Маша знала точно – это не стекляшка, а самый настоящий полновесный рубин. Основная же ценность этой вещи заключалась не в величине и огранке камня, не в весе оправы, а в том, что была она невероятно старой, если не древней и насквозь пропитанной накладывавшимися на нее веками чарами. Девушка уже видела, как это украшение используется для гипноза – теперь настал и ее черед.

Оторвать взгляд от мерцающей и ходящей перед глазами туда-сюда багровой точки было невозможно. Сознание «плыло», расслаивалось, мысли закручивались какими-то вихрями, уносившими Машу в кровавые глубины камня. Контролировать себя сейчас она не могла ни в малейшей степени. При этом, однако, она почему-то совершенно отчетливо слышала и понимала звучавшие у нее над головой слова колдуньи. Мерным речитативом та «начитывала программу», которая должна была, отложившись в подсознании девушки, «включиться» в определенную минуту, заставив ее действовать, как безвольную куклу, выполняя приказ ведьмы.

Приказ был несложен. Сейчас она отправится домой. Пробыв там ровно два дня, она должна будет пойти и найти одного из Братьев – Алексея. Где и как найти его, будет указано. Найдя – убить. Убить… Убить… Убить… Под мерное, отрешенно-безэмоциональное повторение этого страшного слова Маша и отключилась окончательно – багровая волна рванулась к ней из глубин камня, словно поток крови, и Маша утонула в этой волне.

В себя она пришла в совершенно, на первый взгляд, незнакомом месте. Какой-то сквер с совершенно голыми, уродливо и страшно выглядящими в темноте деревьями. Под ней – жесткое и шершавое сиденье сто лет не крашенной лавки. За спиной – кусты, судя по доносящимся с их стороны «ароматам», давно выбранные местной алкашней для отправления естественных надобностей. Впереди – вроде бы улица, даже перекресток с висящим на нем светофором. Светофор, переключившись, вдруг вспыхнул красным, и Машу словно ударило взрывной волной – резко нахлынули воспоминания и образы: нелепая попытка побега, кабинет Лили, кроваво-алый рубин, гипноз… Убей его! Убей! Убей! Девушку охватила дрожь. Кстати, на улице далеко не лето, а она в легком платьишке. Холодно как! Вещи? Никаких вещей – ни одежды, ни сумочки, ни мобильного с косметичкой. Всей косметики – смех! – непонятно каким образом завалявшийся в кармане платья тюбик с помадой! Денег и документов, к слову, тоже нет. Славненько… Похоже, ведьма вышвырнула ее на улицу буквально «в чем была», еще и основательно обчистив на прощанье. Ну и ладно! Пусть подавится…

По правде говоря, гораздо больше, чем отсутствие вещей, документов и денег, Машу сейчас занимало другое – по всем законам магии она ни в коем случае не должна была помнить ни о самом факте сеанса гипноза, ни тем более о содержании заложенной в нее «программы». И тем не менее… Она помнила! Каждое, как ей казалось, движение кулона-маятника, каждое сказанное Лили слово. Что ж получается? Колдовство дало сбой?! Исполненное такой мощной ведьмой, как ее учительница? Бывшая… Вряд ли та могла допустить ошибку. А, может, все дело в ней – в Маше? Ну, не зря же к ней такое особое отношение. Наверное, она и впрямь особенная. Такая вот – несгибаемая и неподдающаяся! Как часто, особенно в ранней молодости, мысли о собственной исключительности кажутся нам единственно правильным ответом на все вопросы…

Разобравшись, как ей показалось, с самым важным вопросом, Маша задалась другим – где она, собственно, находится? Стоило оглянуться вокруг еще раз – и словно пелена с глаз упала: да ведь этот скверик в полквартале от ее дома! Именно в нем она с одноклассницами не раз «зависала» по дороге из школы. И как можно было сразу не понять?! Тем лучше – отсюда она и без денег доберется. Скорей бы домой!

Пребывание в родных стенах превратилось для Маши в пытку. От матери приходилось самым настоящим образом прятаться. О том, чтобы сказать ей правду и речи быть не могло, а врать – язык не поворачивался. Взглянув на маму – теперь совершенно другими глазами, Маша увидела, насколько та постарела и сдала за последнее время. О том, кто именно был тому виной, гадать не приходилось. Мучаясь от жгучего стыда, девушка отсиживалась в своей комнате, при вынужденном общении с мамой ограничиваясь самыми общими фразами, «съезжая» при этом на плохое самочувствие. Надо сказать, что при этом она не слишком-то и кривила душой. Не разобравшись сначала в причинах собственного постоянного недомогания, Маша грешила на последствия гипноза, нервный стресс и переохлаждение. Однако обычных симптомов простуды у нее как таковых как раз и не появилось. Зато постоянно кружилась и болела голова, накатывала волнами слабость, а настроение плясало сумасшедшей синусоидой – от жуткой депрессивной апатии к накатывавшим все чаще приступам агрессии, когда ей нестерпимо хотелось ломать и крушить все вокруг себя. Чуть погодя до Маши дошло – все дело в том, что квартира за время ее отсутствия была освящена! Поняла это она, когда приблизившись к одной из икон, которые теперь имелись дома во множестве, чуть не упала в обморок. Хорошенькие дела! Что же с ней сотворили?! Что же она сама сотворила с собой?!

Долго мучиться Маше не пришлось. На исходе второй ночи, проведенной под материнским кровом, девушку посетил сон. Открыв глаза, Маша сосредоточенно встала, надела ту самую одежду, в которой вернулась, и отправилась туда, куда звал ее полученный во сне приказ. Теперь она точно знала, кого и где ей искать…

…Автомат, содрогнувшись, выдал из себя последнюю порцию мутно-коричневой жижи и заунывно завыл – перетрудился, видать, бедняга. Этот гнусный звук вывел погрузившегося в воспоминания о Машином рассказе Алексея из ступора. Подхватив с лотка бумажные стаканчики, он двинулся вверх по лестнице.