— Мне очень жаль, — сказал он, потому что не знал, что еще сказать, и потому что действительно сожалел, хотя и не совсем понимал о чем. Но в его груди засела мучительная боль и горькое сожаление о том, что она не принадлежит ему и никогда не будет принадлежать.

И еще он сожалел о том, что он не может отмахнуться от той частички своей души, которая знала, что такое честь и достоинство, и потому он не может сказать «катись все к черту» и овладеть ею прямо здесь и сейчас.

И это, к его немалому удивлению, означало, что вовсе не герцог Уиндем всегда поступал правильно, а Томас Кавендиш.

Похоже, эту частичку самого себя он никогда не потеряет.

Какая ирония, не раз думала Амелия во время путешествия в Кловерхилл, что она с недавних пор так увлеклась картографией. Только сейчас она начала сознавать, как тщательно ее жизнь была распланирована другими. И теперь, когда все ее планы пошли прахом, ее жизненный путь, какое бы направление он ни принял, будет прочерчен другими людьми: ее отцом, вдовствующей герцогиней, даже Томасом.

Каждый, казалось, прилагал руку к ее будущему, кроме нее. Но не сегодня ночью.

— Поздно, — тихо промолвила она.

Его глаза расширились в замешательстве.

— Но не слишком, — прошептала Амелия, подняв на него глаза. Облака рассеялись. Она не чувствовала ветра, но каким-то образом небо прояснилось и показались звезды.

Почему-то это казалось важным. Хотя она не знала почему.

— Томас, — прошептала она, и ее сердце оглушительно забилось. — Том…

— Нет, — хрипло отозвался он. — Не произносите мое имя.

«Почему?» — вертелось на кончике ее языка, но она не решилась спросить. Каким бы ни был ответ, она не хотела его слышать. По крайней мере не сейчас, когда он смотрел на нее с таким жаром и такой печалью.

— Здесь никого нет, — прошептала Амелия. Она не понимала, почему говорит столь очевидные вещи. Возможно, она просто хотела, чтобы он понял… не говоря об этом напрямую. Если он наклонится ниже, если он поцелует ее…

Она будет рада.

Томас покачал головой.

— Всегда кто-то есть, — возразил он.

Но он ошибался. Не посреди ночи, когда все спят и они совсем одни.

— Поцелуйте меня, — сказала она.

Его глаза сверкнули, и на лице промелькнуло почти мучительное выражение.

— Амелия, не надо.

— Пожалуйста. — Она изобразила самую нахальную улыбку, на которую была способна. — Вы задолжали это мне.

— Я… — На его лице отразилось удивление, затем веселье. — Я задолжал вам это?

— За двадцать лет помолвки вы задолжали мне поцелуй.

Его губы раздвинулись в невольной улыбке.

— Полагаю, за двадцать лет помолвки я задолжал вам несколько поцелуев.

Амелия облизнула губы, пересохшие от ее участившегося дыхания.

— Достаточно одного.

— Нет, — мягко сказал он, — не достаточно, никогда не будет достаточно.

Амелия затаила дыхание. Он собирается поцеловать ее. Он собирается поцеловать ее, а она поцелует его в ответ.

Она шагнула вперед.

— Амелия, не надо, — сказал он, но голосу не хватало твердости.

О нет. Ему не удастся уклониться от поцелуя. Она не позволит. Она не станет слушать, что это для ее же пользы, что он лучше знает, что ей нужно, что все знают, что для нее лучше, кроме нее самой. Это ее жизнь, ее ночь, и, Бог свидетель, он ее мужчина.

Она бросилась к нему.

— Ам….

Это могло быть ее имя, которое он пытался произнести. А может, это был удивленный возглас. Амелия не знала. Ей было все равно. Она слишком далеко зашла, чтобы беспокоиться о подобных пустяках. Она обхватила его лицо ладонями и поцеловала его в губы. Наверное, неуклюже, но со всей безумной энергией, бурлившей в ней.

Она любит его.

Вероятно, у нее никогда не будет возможности сказать ему об этом, но она любит его и поцелует прямо сейчас.

Потому что так поступают влюбленные женщины.

— Томас, — сказала она, потому что ей хотелось произнести его имя. Она повторяла бы его снова и снова, если бы он только позволил.

— Амелия. — Он положил руки ей на плечи, собираясь отстранить от себя.

Но она обхватила его руками, прижавшись к нему всем телом.

— Томас, — почти простонала она. — Томас, пожалуйста…

Но он не двигался.

И вдруг что-то в нем смягчилось. Вначале в груди, словно он наконец позволил себе вздохнуть. Затем его рука медленно скользнула вниз и легла на ее талию.

Амелию пронзил трепет.

— Пожалуйста, — взмолилась она, запустив пальцы в его волосы и притягивая его к себе.

Если он отвергнет ее сейчас… она этого не вынесет.

— Ты мне нужен, — прошептала она.

Он замер на секунду, а затем сжал ее в страстных объятиях и приник к ее губам.

Это был непросто поцелуй. Казалось, он упивается ею.

— О да, — вздохнула Амелия, прижавшись к нему еще крепче. Именно этого она хотела: почувствовать свою силу, осознать, что она на что-то решилась. Ведь это она поцеловала его.

И он хотел этою. Он хотел ее.

Ее охватила дрожь. Она паяла изнутри. Ей хотелось повалить его на землю, оседлать и…

Милостивый Боже, что с ней творится?

Кем бы она ни была раньше, та женщина исчезла, оставив вместо себя распутницу, как будто она не потратила двадцать один год своей жизни, стараясь стать настоящей леди. Когда она поцеловала его точнее, бросилась к нему, умоляя не отталкивать ее, ею двигали эмоции: гнев, отчаяние, печаль. Ей хотелось хоть раз в жизни почувствовать себя хозяйкой положения.

Но теперь эмоции исчезли. Ее охватила потребность, которой она никогда раньше не испытывала. Она зародилась глубоко внутри ее, в тех местах, о которых она никогда даже не задумывалась.

И он, Томас, только усугублял ее.

— Пожалуйста, — взмолилась Амелия, хотя и не знала, чего просит. Его губы переместились на ее шею и она застонала от наслаждения.

Его руки были везде, блуждая по ее телу. Но ей хотелось большего. Ей хотелось его тепла, его силы, жара его кожи. Ей хотелось выгнуть спину и раздвинуть ноги.

Ей хотелось двигаться так, как она никогда не считала возможным.

Они попыталась стянуть с себя плащ.

— Ты замерзнешь, — сказал Томас.

Она попыталась вытащить правую руку из рукава.