— Ты согреешь меня.

Он отстранился, ровно настолько, чтобы она могла видеть его лицо.

— Амелия… — произнес он голосом прежнего Томаса, того, который всегда поступал правильно.

— Не останавливайся, — взмолилась она. — Не сегодня.

Он обхватил ее лицо руками, устремив на нее взгляд, полный муки.

— Я не хочу… — сказал он.

«Но должен». Они оба знали, о чем он промолчал.

— Я… не могу. — Томас испустил прерывистый вздох, заставив себя отступить на шаг. — Я не могу сделать ничего такого, что… — Он помедлил, тщательно подбирая слова. — Если я это сделаю, Амелия… — Он запустил пальцы в волосы, впиваясь ногтями в Кожу головы. Ему нужна была боль. Все, что угодно, что помогло бы ему обрести почву, собраться с мыслями и не потерять контроль над собой.

— Я не могу сделать ничего такого, что решило бы твое будущее. — Он взглянул на Амелию, отчасти надеясь, что она отвернулась. Но нет, она смотрела на него, широко распахнув глаза и приоткрыв рот. С ее губ срывалось дыхание, повисая туманом во влажном воздухе.

Это была пытка. Его тело тосковало по ней. Его разум…

Его сердце.

Нет. Он не любит ее, не может любить. Бог не может быть настолько жестоким, чтобы наказать его еще и этим.

Он заставил себя дышать. Это было нелегко, особенно когда его глаза соскользнули с ее лица вниз… по шее…

Шнуровка у ворота ее ночной рубашки были практически распущена.

Томас сглотнул. Ему приходилось видеть ее более обнаженной. Вечерние платья обычно имели глубокий вырез. И тем не менее он не мог отвести глаз от концов тесемок, упавших на округлости ее груди.

Интересно, если он потянет за конец тесемки, ворот ее ночной рубашки разойдется? И она соскользнет с плеч?

— Идите в дом, — грубовато произнес он. — Пожалуйста.

— Том…

— Я не могу оставить вас здесь одну и не могу… не могу… — Он сделал глубокий вздох, однако это не успокоило жар в крови.

Но она не двинулась с места.

— Идите в дом, Амелия. Сделайте это для меня, если не для себя.

Она беззвучно произнесла его имя.

Томас попытался расслабиться. Его тело болезненно пульсировало от желания.

— Мне требуется больше сил, чем у меня имеется, чтобы не овладеть вами прямо сейчас.

Ее глаза расширились, засветившись теплом. Так легко было уступить искушению, но…

— Не позволяйте мне стать скотиной, которая разрушит вашу жизнь.

Она облизнула губы. Это был нервный жест, но его кровь вскипела.

— Амелия, идите.

Должно быть, она уловила отчаяние в его голосе, потому что двинулась прочь, оставив его одного на лужайке чертыхаться, называя себя дураком.

Возможно, благородным дураком, честным, и тем не менее дураком.

* * *

Через несколько часов Томас все еще бродил по холмам Кловерхилла. После того как Амелия вернулась в дом, он подождал почти час, уверяя себя, что ему нравится дышать бодрящим ночным воздухом, от которого его кожа покрылась мурашками, и что он не возражает против того, что его босые ступни мерзнут, превращаясь в ледышки во влажной траве.

Но конечно, это был только предлог. Томас знал, что если не предоставит Амелии достаточно времени, чтобы вернуться в свою комнату, которую она, к счастью, делила с Грейс, то последует за ней. А если он снова коснется ее, если он хотя бы почувствует ее присутствие, он не сможет остановиться, прежде чем наступит утро.

Он всего лишь мужчина, и его силы не беспредельны.

Томас вернулся в свою комнату, согрел заледеневшие ступни перед камином, а затем, слишком встревоженный, чтобы оставаться на месте, обулся и потихоньку спустился вниз в поисках чего-нибудь, что могло бы отвлечь его от беспокойных мыслей до утра.

В доме было по-прежнему тихо. Даже слуги еще не вставали, чтобы приступить к утренним хлопотам. Но тут ему показалось, что он что-то услышал. Тихие шаги и, кажется, скрип передвигаемого стула. А когда он пристальнее вгляделся, то увидел на полу отблески света, падавшего из приоткрытой двери.

Заинтригованный, он подошел ближе и заглянул внутрь. Джек сидел в одиночестве, с усталым и осунувшимся лицом. Он выглядел так, как Томас себя чувствовал.

— Не можете заснуть? — спросил он.

Джек поднял глаза. Его лицо оставалось странно бесстрастным.

— Я тоже, — сказал Томас, войдя внутрь.

Джек поднял бутылку, которую держал в руке. Она была полна более чем на три четверти, свидетельствуя о желании утешения, а не забытья.

— Отличный бренди остался от моего дяди, — сказал он, глядя на бутылку. — Хотя не думаю, что он берег его для такого случая.

На подоконнике стоял поднос е бокалами. Томас подошел к окну и взял один из них. Почему-то казалось вполне естественным, что он находится сейчас здесь и пьет бренди с человеком, который через несколько часов украдет у него все, кроме его души.

Он уселся напротив Джека, поставив бокал на низкий столик, стоявший между двумя креслами с подголовниками. Джек потянулся вперед и налил ему щедрую порцию.

Томас поднял бокал и пригубил бренди. Мягкий и терпкий, он согрел его внутренности. Как раз то, что ему нужно. Он сделал еще один глоток и откинулся назад, уставившись в окно, которое, как он с благодарностью отметил, не выходило на лужайку, где он целовал Амелию.

— Скоро рассветет, — заметил он.

Джек повернулся, бросив взгляд на окно.

— Кто-нибудь уже проснулся? — поинтересовался он.

— Я не слышал.

Они замолчали. Томас смаковал бренди. В последнее время он слишком много пил. Конечно, у него было оправдание не хуже, а скорее лучше большинства других. Но ему не нравился человек, в которого Он превращался. Грейс… Он бы никогда не поцеловал ее, не будь пьян.

Он уже почти потерял свое имя, положение и всю собственность. Не хватает только, чтобы он лишился своего достоинства и здравого смысла в придачу.

Сидя в дружелюбном молчании, Томас наблюдал за Джеком. Он начал осознавать, что в его новоявленном кузене было больше от настоящего мужчины, чем ему показалось вначале. Не приходилось сомневаться, что Джек воспримет свои обязанности со всей серьезностью. Возможно, он будет делать ошибки, но кто не ошибается? Даже если герцогство и не будет процветать под управлением Джека, в упадок точно не придет.

Этого было достаточно.

Джек взял бутылку и поднес к своему бокалу. Но не успела пара капель упасть на дно, как он остановился, резко выпрямив бутылку, и поднял на Томаса неожиданно ясный взгляд.

— У вас когда-либо возникает ощущение, будто вы выставлены на всеобщее обозрение?