Вскоре подали чай, и Эмили постаралась выглядеть беззаботной. Две молодые дамы, некогда окончившие пансион Святой Маргарет, посвятили целых четверть часа воспоминаниям и засыпали Эмили вопросами о состоянии дел в школе, за что она была им весьма признательна, ведь они отвлекли ее от собственных переживаний и заставили собраться с силами.

Миссис Кронбери была так гостеприимна, что предложила Эмили остаться в своем доме до следующего дня. В отведенной ей комнате, уютной, заполненной изящными безделушками, Эмили полусидела-полулежала в обитом желтым ситцем кресле и вспоминала свой разговор с мистером Рикманом.

«Что ж, он вполне ясно выразился, – думала она. – Его чувства ко мне не успели развиться настолько, чтобы он хотел связать со мной свою жизнь, невзирая на другие заботы. Если бы он полюбил меня, принял бы мое предложение уехать вместе с Энид и сам бы пожелал к нам присоединиться. А он лишь сказал, что все могло бы быть иначе… Но ничего уже не изменится, он намерен сам защищать свою дочь…»

Эмили поплакала от обиды, мистер Рикман не был с ней груб, но он отверг и ее помощь, и ее привязанность. Успокоилась она не сразу, но к тому времени, когда Эмили озябла и решила, что пора все же лечь в постель, она уже испытывала одновременно и разочарование, и облегчение. Ей больше не нужно строить предположения относительно чувств мистера Рикмана и пытаться понять, сколь глубока ее симпатия к нему. Она не влюблена, это она теперь ясно понимала, а значит, не будет страдать из-за чувства утраты. Рикман привлекал ее, но не управлял ее сердцем, и она не повторит ошибку Энид, выйдя замуж не за того человека.

Она по-прежнему будет сопереживать Энид, а к сочувствию мистеру Рикману прибавится не влюбленность, а лишь благодарность за то, что он не позволил ей совершить глупость и изменить свою жизнь под влиянием необдуманного порыва. Если бы сейчас в пансионе ей было так же хорошо, как осенью, когда она успела привыкнуть к новому дому и новым заботам, ей бы и в голову не пришло последовать за Энид.

– Кажется, я так же эгоистична, как Хелен, – пробормотала Эмили, устраиваясь среди подушек и подушечек. – И уж вовсе не способна на самопожертвование, как думает мистер Рикман. Я просто хотела устроиться получше и одновременно позаботиться о бедной несчастной Энид. Как странно, я никогда не думала о себе как о человеке дурном!

С этой успокаивающей мыслью Эмили и уснула, а утром от вчерашних угрызений совести не осталось и следа.

Мистер Рикман все же сообщил дочери о желании мисс Барнс поддержать ее, и через две недели Эмили получила от Энид письмо, наполненное благодарностями и довольно откровенное.

«Я ни о чем не жалею, мисс Барнс, это не свойственно моей природе. Я устремилась туда, куда повела меня любовь, и прошла этот путь до конца. Теперь я уже не люблю Найджела, он оказался недостоин моей любви, и мои чувства к нему рассыпались в одночасье. Однажды утром я проснулась и поняла – я не люблю моего супруга и не должна обманывать ни себя, ни других. Будь у меня собственные средства, я бы не вернулась домой, не стала причинять отцу и друзьям еще большие страдания, но мне нужны деньги. В мире проливается не меньше слез из-за денег, чем из-за несчастной любви. Я знаю, что отец в своем бесконечном великодушии простит меня, и постараюсь как-нибудь загладить свою вину. Ваше сочувствие и доброе отношение очень важны для меня, поверьте, мисс Барнс. Я всегда боялась, что вы о чем-нибудь догадаетесь, я видела, как вы пытаетесь постичь мою суть по моим неумелым рисункам, но, к моей радости, вы не поняли, какое смятение чувств обуревало меня прошлой осенью. Если вы позволите иногда писать вам, я буду рада поддерживать с вами переписку и делиться своими мыслями. Вы намного больше подходите на роль преподавательницы в школе, чем на место компаньонки такой взбалмошной особы, как я. Вас любят девочки, и вы отвечаете им симпатией. Жаль только, что вы не подружились с мисс Брент, она очень добрая и отзывчивая, но скрывает эти качества под маской холодности и высокомерия. Не знаю, почему так произошло, но мне кажется, характер мисс Брент ухудшился из-за ее одиночества и пережитого разочарования в любви. Боюсь, через год или два и я превращусь в брюзгливую особу, изводящую своих близких капризами и язвительными замечаниями.

Вы знаете, как надеялась я, что вы с моим отцом полюбите друг друга. Ваша молодость и обаяние покорили его, а вам могли понравиться его надежность и доброта. Будь у вас время узнать друг друга получше, уверена, так бы и случилось. Увы, своими поступками я уничтожила саму возможность счастья двух дорогих мне людей. Простите меня за это, мисс Барнс, и хотя бы иногда поминайте меня в своих молитвах».

Эмили была очень тронута и постаралась ответить как можно более искренно и ободрить Энид, хотя и понимала, что слова одного друга не всегда могут утешить, особенно если против тебя повернулся весь мир. Единственное, с чем Эмили не могла согласиться, это с суждениями миссис Найджел Келбраттер о мисс Брент.

Энид приехала в Брайтон, но почти сразу отправилась с отцом в Лондон. Надо было уладить дела с поверенными, решить, где лучше поселиться, и повидаться с Сэмпсонами, пока они не уехали на курорт.

Конечно же, миссис Найджел Келбраттер не появилась в Роттингдине, о чем миссис Аллингем отнюдь не сожалела, в отличие от тех, кто продолжал тепло относиться к Энид.

В апреле в Брайтон неожиданно прибыла на три недели миссис Барнс, порядком уставшая от общества сына, невестки и их отпрысков. Когда Эмили уехала, Маргарет чаще донимала свекровь приступами дурного настроения, и миссис Барнс сочла нужным переменить обстановку и заодно повидаться с дочерью и кузиной.

Тетя Фанни оказалась так добра, что пригласила племянницу провести пасхальные каникулы в своем доме. Эмили не ожидала большой радости от встречи с матерью, но приглашение миссис Пэйшенс приняла с признательностью. Тем более что в Брайтон явился и мистер Мэйленд.

Теперь, когда мистер Рикман больше не был образцом для сравнения не в пользу Мэйленда, Эмили начала находить в молодом джентльмене все новые и новые приятные для себя качества. С ним можно было не только увлекательно болтать о всяких пустяках, но и уютно помолчать, и пожаловаться на то, как несправедливо устроен мир, и услышать в ответ слова утешения. По некоторым высказываниям мистера Мэйленда Эмили поняла, что он серьезно относится к делам своей семьи и готовится в будущем управлять состоянием разумно и твердо, не допуская ни мотовства, ни скаредности.

На протяжении недели, проведенной в Брайтоне, Эмили видела Мэйленда едва ли не каждый день, с одобрения своей матушки и миссис Кронбери.

– Если ты будешь милой и приветливой, возможно, он согласится взять тебя замуж и без приданого, – сказала миссис Барнс дочери однажды вечером.

– Вы говорите так, будто он должен сделать мне большое одолжение, о котором его просят, – общество матери было единственным досадным обстоятельством, отравляющим каникулы Эмили.

– Но это так и есть, – возмутилась миссис Барнс то ли недогадливостью дочери, то ли ее резковатым тоном. – Ему совсем необязательно ухаживать за тобой, когда вокруг столько девушек, обладающих и приданым, и красотой, и молодостью. Если бы не старинная связь между нашими семьями, навряд ли он стал бы часто беседовать с тобой. Тем более что его матушка, по словам миссис Кронбери, предпочла бы для него более выгодную партию.