Катя включила фонарь и направила его на ту скамью в первом ряду, как и просили. Мы не знали, что будет дальше.

– Щас, и-ть, настроюсь, – Серафим пристально вперился в освещенный пятачок. И там действительно начали формироваться образы, вначале неясные, а потом… На скамейке проявились: незнакомый пьяный мужчина средних лет и Олег с Маринкой. Мой малыш на ее руках! Потом мы явственно услышали разговор. Маринка выпытывала у алкаша, кто он, что из себя представляет. Да ловко как, с подходцем! А тот, дурак, язык по ветру!

– Вот пришел Серафима сторожа помянуть. Седьмая годовщина его героической гибели! Спас он меня. Можно сказать, человеком сделал! Я от жены здесь прятался, значит она, стерва, во всем виновата! Развелись. Ей квартира, мне машина отошла. Живу, сам себе хозяин. Птица во-вольная! На акции воробьевские с его завода домик себе на окраине прикупил. Смотри – достал из кармана фотку, а вместе с ней выгреб да уронил какие-то документы. Маринка помогла поднять.

Я даже ойкнуть не успела, Олег одним движением свернул пьяному шею. Тот, не осознавая, прохрипел начатое слово и затих. Маринка съерничала: «Спи моя радость, усни!» Они закопали его под скамейкой, на которой сидели.

– Да, он сейчас, как лютый загнанный зверь. Будет убивать всех подряд, если выгода есть, чтобы затаиться или сбежать отсюда! – в сердцах сказал Вячеслав. Он был уже готов поверить в увиденное призрачное кино Серафима.

Присев на корточки, Крынкин подкопал рыхлую землю. Тяжело вздохнул. Позвонил, вызвав опергруппу. Я же подумала: вот они, факты, о которых раньше говорила мне Катя. Страшная череда трупов, людей, которых убили эти мошенники Олег и Маринка. Неужели она тоже моя сестра?! Серафим – призрак, оказавшийся свидетелем, знал убитого только по имени – Аркадий. Парочка его обчистила, документы забрала. Город не такой уж маленький, поиски начали с архивов заводов Воробьева. В разные года их, оказывается, было три и ещё несколько отдельных комплектующих цехов. Аркадий мог там работать и жить недалеко от стадиона. Упоминание о разводе, разделе имущества, внешнее описание, каждая зацепка пошла в разработку. По ночным улицам колесили служебные и свойские авто, полиция и дружинники прочесывали город. Убийцы где-то близко, и с ними мой малыш! Семь лучей шоссе выходили из городка, переведенного на осадное положение. Несколько полицейских блокпостов встали на каждом из них.

Время затягивало неопределенностью мое воспаленное сознание. Мне казалось, что-то важное ускользнуло от восприятия, когда Серафим показывал свое кино. Повторить его невозможно, он уже ушел. Ушел неожиданно, не попрощавшись с нами, тогда же перед приездом оперативной группы. В арку входа неожиданно ворвался яркий свет – машина, потеряв управление, врезалась в неё со стороны шоссе. Со скрежетом и стоном перевернулась, кубарем влетела на стадион.

Загорелся бензиновый след. Еще одно кино Серафима?! Крынкин кинулся к авто. Рывком дернул дверь со стороны водительского сиденья. Он успел вытащить пострадавшую, прежде чем машина вспыхнула. Взрыв оглушил и ударил по старым каменным стенам. Они отразили его внутрь стадиона: затрещали старые деревянные скамейки, столб табло накренился и медленно, ржаво воя, упал вдоль прохода трибун. А в стороне я увидела Серафима, помолодевшего. Он упоенно щелкал фотоаппаратом происходящие события. Рядом стояла красивая тридцатилетняя женщина. Прижавшись к нему, она счастливо улыбалась. В отсветах пламени они вышли вместе через полуразрушенную арку. Потом мы узнали у Севастьяна, его мать умерла. Прошел двадцать один день, и ее душа появилась на заброшенном стадионе, увела с собой погибшего мужа. Наконец-то кончилась его семилетняя посмертная вахта сторожа. Он свободен! Но что-то очень важное ушло вместе с ним.

– При жизни папа был заядлым фотолюбителем и домашнее кино делал. Рисовал мультфильмы. Не знаю, что ещё рассказать. Вячеслав Глебович, вы хоть вопросы задавайте, – Севастьян и рад бы помочь, но как? – Обратите внимание, опять крутятся ведьмины числа: семь лет со дня гибели, двадцать один день со дня смерти мамы, – посетовал он. – А в арку врезалась кто?! Дочь общенародно-известной Кетлихи!

– Н-да, – Крынкин был серьезен как никогда. – А знаете, что она сказала, когда очнулась в больнице? Ехала, мол, из гостей. Трезвая! На шоссе вдруг ей причудилось, что на машину обрушились тонны воды. «Се-т-ми-ца», – бурлила вода. Автомобиль не слушался, его резко повело вбок. Когда машина врезалась в каменную арку, Лиде показалось, что она налетела на глыбу Седмицы. Можно принять за бред, но… в ее волосах были речные водоросли, а на ковриках в машине – речной песок.

Всклокоченный Севастьян прилетел к нам на следующее утро. Уже весь коттеджный посёлок знал, что Вячеслав переехал жить к Кате.

– Вы не поверите! Ночью мне не спалось. Достал папины фотоальбомы и вот… В нем появились незнакомые новые фотографии! На некоторых изображения еще полностью не проявились.

– Серафимыч! – Крынкин смотрел на парня скептически.

– Да, ну вот же, сами смотрите!

Новые фотки отличались от старых характером печати. Мутные, словно сняты при плохом освещении или в сильный дождь. Голубоватые, призрачные, а не черно-белые тона. На самой различимой фотографии запечатлен мост через реку. Полицейский блокпост. Вереница проезжающих машин.

– Похоже, мост у Зуба, Кать, гляди, видишь, дальше лесок к речке спускается. За ним ферма, – засуетился Крынкин.

Они внимательно разглядывали изображение. Что со мной?! Фотография стала затягивать меня в себя, я словно попала в ее реальность. Жар от шоссе, от машин на раскаленном солнце. Полицейские осматривают проезжающих. Для этого машины едут по мосту «гусиным шагом». Подозрительных лиц паркуют у перил. Осмотр салона, водителя и пассажиров, документов… От стекол полицейской дежурки резкими яркими всполохами отражается солнечный свет, он пронзает черные крылья огромной птицы. На крышу полицейской будки величественно опускается старый ворон с седыми перьями на голове… И я проваливаюсь в зыбучую темноту, словно через крышу этого маленького строения, а может быть, в омут ведьминой проруби. Очнувшись, я увидела, что Кате тоже было плохо. Очень бледная, хватается за сердце. Рядом хлопочут Севастьян и Вячеслав. Сестренка потом рассказала, что одновременно увидела и почувствовала все, привидевшееся мне. А потом как камнем придавило.

– Организую еще ребят на мосту у Зуба, и охотников с собаками привлечем. Мало ли как будут уходить черти-перевертыши. Уж больно они верткие!

С надеждой и беспокойством мы ждали новостей, но пока с блокпоста ничего не поступало.

Пришедшая в гости матушка Анастасия посоветовала сходить Кате на чердак, где были сложены изменившие изображения картины тети Натальи. После исхода к ним никто не прикасался. «Уж больно страшные, как ночной кошмар!» – так их описала Рита. Именно ей пришлось их отбраковывать и закрывать чем-нибудь «от греха подальше». Матушка поднялась на чердак вместе с Катей. Они нашли эти картины, вот только краски с полотен практически смыло! Речной песок и высохшие водоросли приклеились к изуродованным размытым ляпам. Было уже ничего не разобрать. Бред, да и только! Не могли они так поплавать, как в речке, на сухом добротном чердаке! Заинтригованная женская делегация отправилась к Рите в надежде, что она вспомнит что-нибудь важное. А у неё там – тоже экстренная ситуация. Тяжелые роды у их овчарки Илоны, роды первые. Хорошо, что в гости зашла Яна – гинеколог. Врач как-никак. Совпадений не бывает, судьба цепью закономерностей связывает их. А вот и Ластик! Бедный призрачный щенок, он таял. Как привязанный, маялся у ног своей бывшей маленькой хозяйки. Она, конечно, не замечала его, не видела, не чувствовала. И сейчас была полностью поглощена, помогая разродиться Илоне. Но вот появились на свет шесть чудных щенят, а седьмой, самый маленький родился мертвым. Его завернули в полотенце и положили в обувную коробку. Матушка Анастасия взяла ее и вышла на двор, а я, не зная почему, последовала за ней. Уж больно странное лицо было у старушки… В глазах Анастасии горел желто-зеленый свет, мне не показалось. Я поняла, что она намеренно натянула платок вниз на глаза, чтобы никто не заметил! Анастасия развернула щенка и опустила его в бочку с дождевой водой. Трупик потянуло вниз. Одна минута, две – на поверхности вяло забарахтался меховой комочек.