В конце концов, Ласи закричала, что нашла то, чтотребовалось. По счастью, на ведра для краски никто не позарился.

Когда мы выходили, из окна наверху нас окликнули двоемальчишек. Им нужна еда, сказали они, и электрические фонарики, чтобы ночьюотгонять инфернов от дверей и окон. Их родители ушли и не вернулись.

Ангелы поднялись наверх и отдали им найденные в магазинебатарейки. Потом из других окон нас начали окликать другие люди, прося опомощи. Но нам нечего было им дать.

Возникло ощущение беспомощности, мир начал мерцать,пронизанный чувством вины. Я подписала контракт Астора Михаэлса, поставила своюподпись, скрепляя ею не только слова, но и последствия. И монстр, которого явидела, оказался реальным и вышел наружу, и погибло много людей. Может, сотни.

И я была в ответе за это.

Моральный риск все еще преследовал меня, выползая из-подног, словно зверь Минервы, едва различимый уголком глаза. Он шелестел травой вНью-Джерси и громыхал в трубе, когда я принимала душ. Но здесь, в городе, онразрастался еще больше, впитывая энергию разбитого стекла и опустевших улиц. Онникогда не покидал меня.

Я знала, что это просто галлюцинация, фокус сознания. У меняосталась последняя бутылочка таблеток, и я начала себя ограничивать. Но когда ястояла здесь, на пустом пространстве Первой авеню, мой моральный риск казалсяреальнее, чем я сама.

Мос еще не совсем поправился, но уже мог слышать собственноеимя, не вздрагивая, мог смотреть на Минерву и даже прикасаться к ней. Они ждалинас в тени раковины амфитеатра, Мос перебирал пальцами струны новой гитары.

— Не хуже твоего «Страта»? — спросила я, заранеезная ответ.

Он вздрогнул при этом напоминании и покачал головой.

Тени удлинялись; от одной из военных машин Ночного Дозора подвелиэлектричество, и мы занялись проверкой звука. Мощности хватало для работы всехинструментов, микшерного пульта и целой горы усилителей.

С каждой стороны амфитеатра ангелы установили вышки дляосвещения сцены. Когда над Манхэттеном сгустятся вечерние сумерки, наши огни,словно маяк безопасности, будут видны за много миль. Мы рассчитывали собратьтолпу из числа оставшихся в городе миллионов выживших.

Зрители необходимы, я была уверена в этом: они фокусировалипение Минервы, насыщали его человечностью, а именно этого враг и жаждал.

Когда ангелы все подготовили, мы собрались на сцене,дожидаясь захода солнца. Черви никогда не выходят на поверхность при солнечномсвете, во всяком случае, на такое время, чтобы иметь возможность убить их.

Парк начал оживать. Среди вывороченного бетона скользиликоты, в траве сновали всякие мелкие создания. Ласи велела Перл, Захлеру и мнесесть на одну из машин Ночного Дозора — чтобы нас не покусали инфицированныекрысы. Это казалось разумным. Группы, в которых слишком много насекомых, —наподобие «Токсоплазмы» — могли играть лишь быструю, дерганую музыку.

И мне не хотелось становиться инферном. Не хотелосьненавидеть свои барабаны, своих друзей, собственное отражение. Ласи говорила,что инферны, которые были набожными христианами, боятся даже вида креста.Выходит, я тогда стану приходить в ужас от своих таблеток? От ведер для краски?От вида музыки?

Цвет неба менялся от бледно-розового к черному, и я заметиланеподалеку движущиеся человеческие фигуры — это инфицированные вышли на охоту,разыскивая незараженных. Пока они сторонились ярко освещенного амфитеатра, ноневольно возникал вопрос, смогут ли несколько прожекторов и дюжина ангеловпредоставить нам реальную защиту в городе, полном каннибалов.

Я барабанила по бедрам и напоминала себе, что черви — вотнастоящий враг: непостижимые, бесчеловечные. Они пришли из такого темного,мрачного места, существование которого мы даже представить себе не могли.

Однако инферны по-прежнему оставались людьми.

Мос и Минерва — мои друзья и в достаточной степеничеловечны, чтобы любить друг друга. Сначала инфекция заставила Моса истекатьпотом, чувствовать себя больным и одновременно неистовым, но я видела, что иобычная любовь способна точно так же повлиять на человека. Он уже снова игрална своей гитаре; может, вскоре он станет вроде ангелов, сильным и уверенным.

Я вспомнила, как Астор Михаэле светился от счастья,рассказывая о группах, с которыми подписал договор. Он думал, что инферны вышелюдей, что они как боги, как рок-звезды. Он даже считал, что они играют совсемдругую, новую музыку.

Конечно, если Перл права, новый звук на самом деле совсем неновый. Несмотря на все наши клавиатуры, и усилители, и эхорезонаторы, песни,нервно мерцающие в моей голове, подобны самой борьбе: они очень, очень стары.

Никогда прежде я не видела Манхэттен полностью темным.Обычно небо светилось розоватым мерцанием парортутных уличных фонарей, надругой стороне реки посверкивали огни, окна в домах сияли всю ночь. Но сейчасэнергетическая система вышла из строя, и кроме наших огней, единственный светизливали на землю звезды, в странном изобилии высыпавшие на небе. Ласи залезлак нам на грузовик.

— В свете всей этой идеи мне приходит в голову толькоодна проблема.

— Всего одна? — спросил Захлер.

— Ну, одна серьезная. — Ласи кивнула на темныйгород. — Эти люди видели, как весь их мир разваливается на части, и выжилилишь потому, что были очень осторожны. С какой стати они покинут своизабаррикадированные квартиры ради чего-то столь несущественного, как бесплатныйконцерт?

Я окинула взглядом ряды темных окон.

— Астор Михаэле говорил, что, пока мы не придумали себеназвания, наши настоящие зрители найдут нас по запаху.

— По запаху? — Она принюхалась к воздуху, —Паразит обостряет наше восприятие, знаете ли. Но мы ведь говорим о незараженныхлюдях!

Я нахмурилась. Конечно, Астор Михаэле — человек, лишенныйнравственных устоев, заблудившийся в лабиринте моральных рисков, но он оченьхорошо понимал поведение толпы. Даже если прячущиеся в городе люди в ужасе, импо-прежнему требуется хотя бы лучик надежды.

— Не волнуйся. — Я похлопала себя по лбу. —Они придут.

К десяти вечера ветер усилился, неся с Ист-ривер холодный,соленый воздух.

Ангелы исчезли, растворились среди деревьев, притаилисьнаверху осветительных вышек, на куполовидной крыше амфитеатра, охраняя нас —как тогда, в ночном клубе. Готовые в любой момент спуститься.

И, хотелось надеяться, защитить нас, если начнется что-тоужасное.

Перл включила микшерный пульт, и колонны громкоговорителейзагудели. Она дала Захлеру низкое ми, он начал настраивать свой бас, и сценаподо мной загрохотала. Мос и Минерва вышли из тени и заняли свои места,вздрагивая от холода.

Мы выждали немного, глядя друг на друга. В конце концов,Перл придумала для нас идеальное название, но сообщить его было некому.