— Все медсестры бегают вокруг мистера Харингтона, — скривилась Венетия, а затем опустила руку в сумку и извлекла оттуда антисептический гель. — Надеюсь, скоро он вернется домой. Я не могу постоянно сюда приходить.

Она оглянулась по сторонам, словно ожидая, что на нее нападут четверо всадников Апокалипсиса. Последовала еще одна долгая пауза, и Венетия вопросительно посмотрела на меня.

— Неужели тебе нечего сказать? — спросила она.

— Тебе было непросто, — отозвалась я, спускаясь по стене рядом с ней. — Ладно, и ты меня прости.

— За то, что ты пробралась в родительский дом и рылась в вещах нашей матери? — спросила Венетия, выдавливая еще одну солидную порцию антисептика на руки и потирая их.

— За то, что я взяла кое-что, не имеющее значения ни для кого, кроме меня, — ответила я, мысленно добавив: «И Фиби».

Венетия опустила голову, глядя на свои блестящие «балетки», и некоторое время молчала, а затем покосилась на меня.

— Просто это так тяжело. — Она все еще методично потирала руки, сплетая пальцы.

Я стала вспоминать разговор с миссис Робертс, случившийся вчера вечером. От чего именно Венетии тяжело? Из-за того, что год назад наша мама погибла? Это не ее жизнь оказалась сплошной подделкой, не ее собирались отдать на усыновление или в приют, не она сорок лет росла вдали от сестры-близнеца.

— Это мой первый ребенок. А мамы нет, — пробормотала Венетия. — Просто я ужасно скучаю по ней…

Я раздраженно посмотрела на сестру и уже открыла было рот, чтобы сказать что-то вроде того, что мне бы ее проблемы, а затем увидела, как поникли ее плечи и сжались челюсти, и решила промолчать, потому что это действительно тяжело — рожать, когда мамы нет рядом.

— Мне правда очень жаль, — мягко произнесла я и, поднявшись, взяла Венетию под локоть, а затем положила голову ей на плечо. — Обещаю быть самой лучшей тетушкой и по возможности компенсировать отсутствие бабушки и дедушки, то есть только бабушки…

Она ничего не ответила, но улыбнулась.

— Слушай, раз уж мы заговорили об этом, Ви, я хотела тебя кое о чем спросить. Мама никогда не рассказывала тебе о наших бабушке и дедушке?

— О бабушке и дедушке? — По всей видимости, Венетия осознала, что ее тело касается больничной стены, и выпрямилась, оглянулась и плотнее закуталась в пашмину. — Они умерли. Мы были на их похоронах. Помнишь, у тети Клары случился истерический припадок и она уронила в могилу нюхательную соль? Слушай, кто сейчас вообще пользуется нюхательной солью?

— Нет, я не о них. Я о Джордже и Констанс, маминых родителях.

— А что? — Глаза Венетии сузились. — Это все из-за той женщины? Эдди, послушай, будь осторожна. Ты вообще ничего о ней не знаешь. И не забывай: если бы не она, папа не оказался бы в больнице и нам не пришлось бы здесь находиться. — Она в который раз с отвращением огляделась по сторонам, затем скрестила руки на животе и нахмурилась.

— Так что, тебе известно что-нибудь о Джордже и Констанс? — опять спросила я.

— Они умерли, когда мама была очень юной.

Я не смогла сдержать улыбку, и Венетия бросила на меня недоверчивый взгляд.

— В этом нет ничего смешного. Ты знала, что бабушка скончалась в семнадцатый день рождения нашей мамы? Это ужасно — вспоминать об этом всю свою жизнь.

Этого я не знала. Я открыла рот, чтобы задать еще один вопрос, но Венетия вдруг добавила:

— Они похоронены в Лимпсфилде. Я как-то ездила туда с мамой.

— Да ты что? Вы ездили туда вдвоем? Когда? — Сумочка выскользнула у меня из рук, и я наклонилась, чтобы поднять ее.

— Немедленно продезинфицируй ее, — потребовала Венетия. — Вот, возьми. — И она снова вынула маленькую бутылочку и налила немного геля на платок. — Кажется, мне было лет десять. А может быть, двенадцать? Как-то утром я вошла в кухню и увидела, что мама плачет. А потом она усадила меня в машину и мы поехали на кладбище.

Я вытерла дно сумки несколькими небрежными движениями, скорее для того, чтобы моя сестра ни на что не отвлекалась, и попыталась осознать тот факт, что моя мама, моя мама плакала. Я никогда не видела ее слез. Я слышала всхлипы из-за двери ее кабинета, однако они казались мне какими-то нереальными.

— Мы поехали туда на старом вольво, и бóльшую часть дороги мне хотелось в туалет, но мама не останавливалась, все ехала и ехала, а затем, когда мы покинули пределы деревни, заставила меня присесть под деревом. Я попробовала возразить, но… Ты же знаешь, какой она могла быть. Что ж, как бы там ни было, мы туда добрались. На кладбище было пусто. Оно было расположено во дворе церкви. Стояла жара. Ужасная жара! Мама была напряжена и срывала злость на мне, потому что я ныла то по одному, то по другому поводу. — Венетия замолчала, и ее резко очерченное красивое лицо при этом воспоминании смягчилось. — Она указывала пальцем на даты рождения и смерти, написанные на могильных камнях. Еще там были мемориалы и солдатские могилы, и меня это немного пугало. Мы прошли через все кладбище, и я подумала, что мама, наверное, не знает, куда идти, но тут она велела мне сесть на лавочку в тени под деревом, а потом встала на колени у одной из могил. Я помню, что мне это показалось странным, ты же знаешь, как бережно мама относилась к своей одежде, а тут вдруг рухнула на колени прямо у надгробного камня и простояла так целую вечность.

Меня это ужасно расстроило. Я помню все так отчетливо, словно это было вчера… Я подошла и стала рядом с мамой, но она не обращала на меня внимания, все плакала и плакала. Потом мы услышали чьи-то шаги, и мама быстро поднялась и оттащила меня от могилы. Мы буквально выбежали с кладбища, каким-то обходным путем. По дороге домой мы остановились в пабе. Мама сходила в туалет, а когда вышла оттуда, снова стала прежней. Она никогда не говорила, чтобы я держала язык за зубами, но я никому об этом не рассказывала. Это было так странно и тяжело — жара, маленькое кладбище и мама, стоящая на коленях…

— А почему же ее не похоронили на том кладбище? — спросила я.

— Не знаю. — Венетия пожала плечами. — Это довольно далеко, а она жила здесь, и папа решил…

Она умолкла, погрузившись в размышления, затем снова открыла бутылочку с антисептиком.

— Мама ведь ни разу не вспоминала о своем детстве, но когда я рисовала генеалогическое древо, кое-чем со мной поделилась, ну, рассказала немного о своей маме. Мне так и не удалось выпытать у нее подробности. У меня было какое-то странное ощущение. — Венетия вылила на ладонь остатки жидкости, потерла руки и криво улыбнулась. — Может быть, во всем виноваты мелкие конфликты. Видит бог, иногда семейная жизнь бывает сложной. Но то, как мама говорила о своем детстве — неохотно, недомолвками… Мне показалось… понимаешь, показалось, что однажды что-то пошло совсем не так.

Венетия больше ничего не вспомнила, но я была рада, что наше общение наладилось. Когда мы проскользнули в палату к отцу и некоторое время посидели рядом с его кроватью, молча, бок о бок, я вдруг осознала, что все действительно изменилось. Венетия стала другой — более человечной — и я тоже. В общем-то, мне пора было измениться. Пора было перестать извиняться за то, кем я являюсь и почему поступаю именно так. Возможно, мама была права, когда побуждала меня уехать из Лондона и повидать что-то еще, выйти из зоны комфорта. Разве можно наполнить свою жизнь новым смыслом, продолжая ходить по предсказуемой орбите и делать то же, что и всегда?