Сассун в момент катарсиса выбросил свой Военный крест в реку Мерси. Затем, выздоравливая от кори в госпитале, он написал то самое письмо. И озаглавил его: «Декларация солдата».

Как можете представить, члены парламента пришли в ярость, услышав текст письма. Кем возомнил себя этот Безумный Джек Сассун? Куда подевалось его мужество? Что делать законотворцам? Ответ был прост: раз Сассун перестал вести себя как полагается мужчине, возможно, он, как и многие другие, сбрендил. Власти решили доставить его на корабле обратно в Англию, где его встретили разочарованные дамы, а затем на автобусе — в военный госпиталь Крейглокхарт неподалеку от Эдинбурга.

Сейчас Сассун известен не тем, что швырял медали в реки, и даже не тем, что протестовал против войны, ведение которой поначалу так горячо поддерживал. Он известен своими стихами. Сассун писал их, чтобы дать выход бурным эмоциям, испытываемым на войне, чтобы отделить Безумного Джека от Зигфрида. Потребность писать не покинула его в Крейглокхарте, хотя фокус его творчества несколько сместился. Вместо того чтобы описывать физические ужасы войны, Сассун позволил нам заглянуть в сознание переживших снарядный шок.

Спору нет, они скоро поправятся; даже Смогут вновь говорить и сами об этом скажут, Что им нужно вперед, что они обязаны биться — Так написано на мальчишески старческих лицах. Они снова научатся твердо стоять на ногах, Позабудут свой страх Перед призраками убитых, И даже в кошмарных снах Они станут гордиться Этой славной войной, что втоптала их гордость в прах. Мужчины, идущие мрачно и прямо в бой, Дети, в глазах которых — крах, безумие, боль[288], [289].

Примечательно, что Сассун пишет о желании своих товарищей, переживших снарядный шок, выздороветь и вернуться на передовую. Именно этого, безусловно, хотело и правительство. Чтобы мужчины пришли в себя и снова были в состоянии сражаться. Даже сам Сассун, ощутив психическое восстановление, вернулся в ряды армии в 1918 году. По его словам, даже те, кого война полностью сломила, хотели вернуться на фронт и победить. Но что представляет особенный интерес для нас — это последняя строка: «Дети, в глазах которых — крах, безумие, боль». Сассун не пытается выставить этих мужчин женоподобными или страдающими женским недугом. Он говорит, что они стали детьми.

И вот поворот: одна из самых больших странностей, связанных со снарядным шоком, — то, как редко в связи с ним упоминаются женщины. Женщинам никогда не диагностировали снарядный шок, даже медсестрам на передовой. Они якобы страдали истерией. Снарядный шок как был, так и остался мужской болезнью. Это различие позволяло не думать о пострадавших от снарядного шока как о мужчинах с женской болезнью. Что возвращает нас к известным строкам «Заповеди» Киплинга:

Тогда, мой сын, ты будешь Человек![290]

Подобно тому как Сассун уподобляет таких же пациентов, как он сам, детям, Киплинг описывает, что делает мальчика мужчиной. Список мужественных черт Киплинга представляет собой перечень того, что отличает взрослого мужчину от ребенка. В этом ключ к пониманию, как в то время воспринимали снарядный шок — не как результат демаскулинизации, а как результат того, что Фрейд назвал бы регрессией.

Регрессия — это продолжающая теорию рекапитуляции идея о том, что сильная травма может заставить человека откатиться к более ранней стадии развития. Наиболее известный постулат этой теории: «Онтогенез повторяет филогенез». Проще говоря, многие ученые считали, что по мере развития плода в утробе матери он из одноклеточного организма последовательно превращается в протомлекопитающее, простого примата, сложного примата и, наконец, человека. Конечно, сейчас мы знаем, что это совсем не так, однако раньше теория пользовалась широкой поддержкой. Точно так же Фрейд описывал регрессию как своего рода инволюцию, или «возвращение к более ранним фазам сексуальной жизни»[291], [292].

В те времена вершиной эволюции считался не просто человек, а половозрелый цивилизованный взрослый мужчина. Юноши находились на пути к этой стадии, и только достигнув ее, они могли контролировать волю и сантименты должным образом. Только тогда «мой сын» мог стать мужчиной. Однако психологи также считали, что не все юноши движутся к зрелости в одинаковом темпе. Для кого-то она наступала рано, а кто-то мог и ее не достичь к моменту, когда его отправляли на войну. Считалось, что снарядный шок продемонстрировал всему миру, как ужасы современной индустриальной войны отсеивают мужчин, оставшихся на уровне эмоциональной зрелости мальчиков, — тех, кто, подобно детям, оказался не в состоянии контролировать свои волю и эмоции.

Иногда незрелые мужчины могли казаться вполне взрослыми людьми, пока ужасы сражений не ввергали их обратно в детское состояние. Эта идея пользовалась такой популярностью, что вышла за пределы научного мира и стала частью массовой культуры. Так, опубликованный в 1918 году роман Ребекки Уэст «Возвращение солдата» повествует о капитане Крисе Болдри, который возвращается из окопов с контузией и впадает в состояние юности, начисто позабыв о пятнадцати последних годах своей жизни[293].

Как феникс из пепла

Война — это ужасно. Психические расстройства оказали большое воздействие на ход Первой мировой. Невозможно измерить, насколько сильно повлияли на исход войны эмоции, лежащие в основе снарядного шока, и тогдашнее понимание этих эмоций. Почти наверняка это влияние было немалым. Так или иначе, само явление снарядного шока, как и стремление понять и научиться лечить его, необратимо изменило психологию как серьезную научную дисциплину. Столкновение видения эмоций, преобладавшего в ту эпоху, с реальностью снарядного шока стало первой настоящей проверкой идеи о том, что эмоции представляют собой продукт деятельности мозга. Даже самые блестящие умы не выдержали этого испытания: как показало время, многие их идеи оказались