неимением лучшего термина скажем так), не видели ничего необычного. Секс между взрослыми мужчинами считался табу лишь потому, что участникам оказывалось сложно определить, кто в нем играет активную, а кто — пассивную роль. Пассивный, «принимающий» взрослый мужчина мог выглядеть слабым.

На заре христианства и ислама эти религии позаимствовали у древних иудеев идею о мужчине-кормильце, патриархе и главе семьи. Мужественность выражалась в статусе и власти, в деньгах, в принятии решений. Мальчишка на престоле мог считаться более мужественным, чем повидавший жизнь трудяга. Сильные мира сего могли выражать свои страсти так, как не было позволено беднякам. Мастеровой не имел права демонстрировать слишком яркие эмоции, в то время как рыцарь мог открыто оплакивать погибшего товарища. Все изменила промышленная революция. Новый тип мужчины из рабочего класса покинул дом, чтобы стать чернорабочим. Труд стал более грязным, тяжелым и организованным, чем когда-либо. Он требовал твердости, дисциплины и умения постоянно контролировать эмоции.

Одно из лучших описаний этой новой мужественности содержится в стихотворении «Заповедь» Редьярда Киплинга. Редко какая дискуссия о мужественности в позднюю Викторианскую эпоху обходится без цитирования этих строчек, и на то есть веская причина[271]. Стихотворение, написанное около 1895 года, представляет собой перечисление того, что делает мужчину мужчиной. В тексте встречаем такие жемчужины:

Владей собой среди толпы смятенной, Тебя клянущей за смятенье всех… <…> …Умей принудить сердце, нервы, тело Тебе служить, когда в твоей груди Уже давно все пусто, все сгорело. И только воля говорит: «Иди!» …Будь прям и тверд c врагами и друзьями, Пусть все в свой час считаются c тобой… …Тогда весь мир ты примешь как владенье, Тогда, мой сын, ты будешь Человек![272], [273]

Наставление Киплинга по воспитанию мужественности в равной степени применимо к представителям практически любой цивилизованной европейской культуры той эпохи. Вдохновленный техническим прогрессом, появился новый идеал, и, согласно ему, воплощением мужественности стал сильный и скупой на эмоции мужчина. Более того, Дарвин выдвинул теорию, которая, если взглянуть на нее под определенным углом, легитимизирует точку зрения Киплинга. К этому я еще вернусь. Но сначала нам придется сделать небольшой крюк, чтобы заглянуть в одну французскую больницу.

Мужская истерия

В десять часов холодным октябрьским утром 1885 года почти шестидесятилетний высокий мужчина вошел в лекционный зал парижской больницы Сальпетриер. Прожитые годы смягчали взгляд его темных глаз. Длинные пряди волос спадали за уши. Полные губы выдавались над тщательно выбритым подбородком. У него был вид «мирского священника, остроумного и знающего толк в красивой жизни»[274]. Именно таким его запомнил один из студентов, присутствовавших в тот день на лекции, молодой человек по имени Зигмунд Фрейд. Фрейд знал, что его учитель, Жан Мартен Шарко, описал двадцать один случай мужской истерии из собственной практики. И это было лишь верхушкой айсберга. В последующие три года Шарко написал и опубликовал еще сорок предметных исследований. До Шарко в Сальпетриере не принимали мужчин. Однако растущее число рабочих с жалобами на симптомы, казавшиеся — по крайней мере, Шарко — почти идентичными симптомам, на которые жаловались женщины, вызвало его любопытство. Фрейд наблюдал за учителем в возбужденном ожидании. Он восхищался Шарко и не осмеливался заговорить с ним, оказавшись в одной компании.

В показательном обследовании для студентов участвовали двое: мужчина и женщина. Шарко начал с гипноза. Сперва пациенты расслабились. Их тревога спала, и паника, казалось, улетучилась. Шарко называл это состояние летаргией. Затем он погружал пациентов в состояние глубокого сна, или каталепсии. Наконец он вводил их в состояние сомнамбулизма и исследовал их сознание, чтобы выявить причину недуга. Именно этот метод принес Шарко известность: его теория о том, что болезни вроде истерии можно изучать через сознание, а не тело, считалась довольно смелой.

При помощи гипноза Шарко продемонстрировал наблюдателям, что мужчина и женщина страдают не эпилепсией, а grande hystérie («большой истерией»). До сих пор отличить одно от другого было весьма непросто. Однако Шарко пошел на хитрость. Прибегнув к гипнозу, он сделал так, что пациенты поменялись симптомами. Мужчина словно стал истериком, а в поведении женщины прослеживались типичные признаки эпилепсии. По мнению Шарко, это доказывало, что болезнь вызвана психологической травмой, а не нарушениями в работе организма. Это не значит, что он полагал, будто бы причина всех болезней кроется исключительно в психике. Но Шарко видел разницу в том, как болезнь проявляется у мужчин и у женщин.

Во-первых, он считал, что женская истерия может носить естественный характер, как нечто, лежащее у самой поверхности, готовое вырваться наружу. У мужчин же истерию должна была спровоцировать травма. В XIX веке мужчины, работавшие на производстве, часто получали травмы от станков. Один из пациентов Шарко чуть не утонул на рыбалке, в другого почти ударила молния во время работы в поле, несколько человек покалечились на производстве. Несчастные случаи на железной дороге тоже не были редкостью[275]. В Великобритании неврологические последствия железнодорожных аварий даже назывались отдельным термином «железнодорожный позвоночник»[276].

Однако одной травмы было недостаточно. По мнению Шарко, имела место в том числе наследственная предрасположенность. Поставить соответствующий диагноз помогало то, что мать пациента страдала истерией. В таких случаях считалось, что недуг передался больному от матери. Если мать истерией не страдала, Шарко обращался к личности отца. Возможно, тот был пьяницей или преступником. Или сумасшедшим. Если не отец, возможно, дед или прадед.

Как я уже говорил, Шарко, пусть и считал истерию психическим расстройством, все же не исключал вероятности того, что ее вызывает физический недуг. В такую глупость, как душа, Шарко не верил. Он был человеком науки. Нет, истерия имела физическую причину, в данном случае — tare nerveuse, или изъян в нервной системе. Под ним мог подразумеваться химический дисбаланс — даже сегодня мы не исключаем его из круга возможных причин, — внутричерепная опухоль или болезнь позвоночника. Последний из этих триггеров Шарко